Анастасия Полярная - Обдириха

На Костин вопрос о необычном названии деревни, ассоциировавшемся у него с женским именем Вера, он, как истинный историк, начал издалека.

– В древности эти земли населяла чудь белоглазая – полудикий коренной народец. Потом сюда пришли вольные новгородцы – предки поморов, люди гордые, независимые и сильные. К ним присоединились бежавшие на Север старообрядцы и редкие острожники, спасавшиеся от каторги. Все вместе они потеснили чудь, – рассказывал мальчик не по годам серьёзно.

Слушая его, Костя забывал, что перед ним девятилетний ребёнок. Федя не всегда выговаривал букву «р», но и это не умаляло впечатления от его рассказа.

– По преданию, наша деревня Веркола как раз находилась на границе чудских и новгородских земель. И при разделе территории древние новгородцы будто бы заключили с чудью договор, а для верности был вбит кол посередине реки, разделявший границы их владений. Отсюда и пошло выражение – «верь колу», и настолько оно привязалось к нашей деревне, что её так и назвали. А по другой версии, – продолжал Федя увлечённо, – название происходило от финно-угорского слова «веркола» – в переводе на наш язык: «место для сушения рыболовных сетей». Это тоже очень может быть, так как коренное население здесь испокон веков – рыбаки.

– Откуда ты всё это знаешь? Вас в школе учили? – спросил Костя, не ожидавший от мальчика таких познаний.

– Нет, я сам интересовался, – мотнул белокурой головой парнишка и вдумчиво добавил: – И у меня ведь мама в музее работает научным сотрудником.

– Она рассказывала?

– Мы разговаривали. Иногда она берёт меня на работу. Я ей картотеку помогал составлять. А ещё там, в музее, есть много редких книг. И когда я прихожу туда, мама разрешает их почитать. Кое-что оттуда узнал.

– Ты, наверное, будешь историком?

– Нет, я хочу стать реставратором, – сказал уверенно мальчик.

Александра Фёдоровна и Федя, как и их дальний родственник, носили ту же фамилию – Абрамовы.

– Все, кто жил на Абрамовском печище, где стоит наш дом, – носили эту фамилию. Родственники обычно селились неподалёку друг от друга. Их дома переходили из поколения в поколение, – как-то сказала Александра Фёдоровна.

Изредка она что-то рассказывала о Фёдоре Абрамове, но Костя старался не донимать гостеприимную хозяйку разговорами: у неё была ещё больная сестра Галина, за которой Александра Фёдоровна бережно ухаживала. По мере сил Галина пыталась помогать сестре по хозяйству, но основной труд ложился на Александру Фёдоровну.

Узнав об этом, Костя было засобирался, дабы не создавать дополнительных хлопот, но Александра Фёдоровна его остановила, дав понять, что он её не обременяет, а она, наоборот, рада его общению с Федей.

– Живи уж! – махнула рукой соседка Устинья Фоминична, почти каждый день заходившая к Абрамовым и проявлявшая немалое любопытство ко всему, что происходило в их жизни. Она оказалась той самой бабкой с пестерем, ехавшей вместе с Костей в автобусе. – Саша добрая, не выгонит.

– Сам вижу, что не выгонит, да неловко как-то уже, – стараясь не выдать смущения, сказал Костя.

– Конечно, ей хлопотно. Что и говорить! И сестра-от у неё, вишь, больная. И музей – её забота. Эт она сейчас-то в отпуску, а так – кажинный день… Да и Федя – ребёнок, малой ещё. Всё на ней! Малой-от хоть сообразительный! А, знаешь, она за него как дрожит! Один у неё он! Родила поздно – сорок лет ей уже было. От заезжего… Хотелось сына ей – продолжение и отраду – мальчика! Дрожит она за него. Помню, кот у них потерялся. Прибегает Федя – весь в слезах, и она с ним; по всем огородам бегала, пока не сыскали… А ты в кого будешь такой чёрный-то: и глаза, и волосы? Уж не цыган ли? – насторожилась она, пристально рассматривая Костю, который уже успел приобрести под северным солнцем устойчивый загар.

– Русский я, бабушка, русский. Фёдор Абрамов вон тоже чернявый был, – нашёлся парень.

Жизнь в Верколе текла размеренно. День спокойно переходил в украшенный багряным закатом вечер, который сменялся пастельными красками белой ночи, затем так же незаметно наступало утро, – и так день за днём.

Косте казалось, что время здесь будто остановилось и повисло над рекой – в прозрачной летней ночи, в утренней свежей росе, в лесном тумане, в тёплых бликах заходящего солнца на виднеющихся над лесом куполах…

«Не случайно, – думал юноша, – Фёдор Абрамов так стремился сюда душой и приезжал при любой возможности».

По рассказам Александры Фёдоровны, он, добравшись до Карпогор, нередко ходил в Верколу пешком, когда не было рейсового автобуса, желая поскорее попасть в родную деревню. Иногда ему приходилось идти все пятьдесят километров, так как порой не встречалось попуток.