Обухова Оксана Николаевна - Циклопы. Тетралогия

Тело-Кеша испуганно и нежно дотронулся ладошкой до ежика волос, вздыбленного укладочным гелем с фиолетовыми блестками... Отдернул руку, словно укололся! Обиженно округлил глаза: а в чем, собственно, проблема, старичок?! я, вроде бы - старался!

По сути дела - правда. Постарался он на славу. Подвел глаза и брови, румянами побаловался. Губы подчеркнул карандашом - растушевал, поддал немного земляничного блеска.

Борис Завянь его трудами превратился в дивно румяного, глазастого и губастого юношу лет двадцати пяти. Из кордебалета.

Когда Завьялов унюхал еще и (реально и невинно!) позабытые духи бухгалтерши Людмилы Константиновны... Его совсем накрыло!

...- А что...?! А что такое?! - Тело-Кеша шустро бегало вокруг дивана. Низкорослый бомж Завьялов пытался зацепить его рукой через спинку, но постоянно промахивался, пару раз падал. - Я выбрал неправильный тональный крем, да?! Помаду?! Тушь?!... А-а-а, отпустите, вы больно щиплетесь! Чего вы так разозлились?!?!

Минуты через две, запыхавшийся Завьялов, тяжело опираясь руками о колени и глядя на тело-Иннокентия исподлобья, просипел:

- Ты чо..., придурок. Смерти лютой ищешь?

Тело широко развело руками и вздело плечи до ушей:

- Не понимаю. Не понимаю, на что вы взъелись! Я взял вашу косметику без спросу, да? Я что-то...

- Какую мою, лошапед ты стебанутый!! Какую - мою?!?!

- Из тумбочки, - тело-Кеша пугливо вытянуло палец в сторону прихожей.

Кряхтя и охая, "бомж" Завьялов добрел до кресла и рухнул в него древней колодой.

Действительно - чего? Чего он взъелся? Лошапед Иннокентий увидел полный ящик бабского дерьма..., и что подумал?

Подумал, что Боря-Завянь каждый день перед выходом из дома марафет наводит. Земляничным блеском губы мажет. Тем белее: гонялся Завянь за собственным телом с зеленой тонизирующей масочкой на бомжатской харе.

Умора. Заснять на камеру - вся банда со смеху подохнет.

- Ты хотя бы брови мне не выщипывал? - хмуро разглядывая размалеванный "кордебалет", поинтересовался Боря.

- Ой, - прижал ладошку к груди Иннокентий. - Забыл. Мне надо было вам, Борис Михайлович, оформить брови?!

До гостиной доносились звуки: под душем прополаскивался и отфыркивался Иннокентий в чужом теле. Завянь его предупредил, что ежели по возвращению из душевой кабинки учует хоть чуточку богатых духов бухгалтерши Людмилы Константиновны - покончит его жизнь своим самоубийством.

Тело старалось. Отмывалось.

Завьялов потуже запахнулся в халат - отмытое бомжеское туловище подмерзало. Погоревал о том, что в шикарном салоне Аркадия Генриховича не было отдела домашней одежды. Халат - великоват, в подмышки поддувает... Завянь вообще халатами практически не пользовался. Ходил после душа голышом или, на крайняк, полотенце на бедра наматывал... А тут даже о капюшоне на лысой черепушке помечтал...

От двери донесся звонок домофона.

Черт! всполошился Завьялов. Сухой уже притопал, а Кеша в душе!

Пролетая к двери мимо зеркальной двери шкафа, Завянь на секундочку затормозил, оглядел облагороженную харю на предмет предательских остатков тонизирующей маски!

Быстро наслюнявил палец, удалил, оттер зелененькое пятнышко у уха!

...- Да, Полина Викторовна. Журнал принесли?.. Пускайте.

Сухой просочился в квартиру, как разведчик во вражеский генштаб.

С оглядочкой. На цырлах. Бдительно придерживая карман тысячедолларового пиджака. Беззвучно ступая ботиночками по той же цене...

- Мгм..., мне бы Борю...

- Давай что принес, - без лишних словопрений буркнул приведенный в божеский вид "пропоица", - Боря в душе.

- Ага, ага..., - тонкие губы Сержа зазмеились сладенькой улыбкой. Тело-Кеша мылся громко. Что-то напевал. - Но мне, как бы...

- Дурь давай, - строго проговорил Завьялов, на что Сухотский поднял брови. - Я родной дядя Бориса, он мне велел забрать у тебя "журнал".

- Но я бы хотел...

Старикан в халате великом размера на три, впечатления на Сержа не произвел. Покрутив головой и шмыгнув красненьким носиком, Сухой обошел утлого старпёра, выглянул за арку в гостиную... Услышал за спиной совершенно завьяловские интонации:

- Ты чо, глюколов позорный, нос "припудрил" и совсем, в натуре, нюх потерял?

Сухотский машинально втянул голову в плечи. Оглянулся - в прихожей только старикан, Завянь в душе распевает.

- Да что вы, дяденька! - изобразил смущение на всякий случай. - Я как бы к Боре с разговором...

Дяденька протянул глюколову хрустящую зеленую бумажку и буркнул:

- Ченч, Сухотский. Меняем и отваливай.