Азиз Алимов - Железноцвет

Мой желудок сжимается, а волосы встают дыбом, когда я заглядываю через плечо ближайшего морпеха и вижу то, что стало причиной ДТП. Очертаниями оно отдаленно похоже на человека, но даже издали перепутать его с человеком сложно. Его горбатое, уродливое туловище почти на две головы выше меня и покрыто пучками железной щетины, сквозь которую выступают под странными углами кости.

Сфинкс.

Двое в защитных костюмах накрывают тварь брезентом. Мельком я вижу вытянутую, нечеловеческую голову с выпирающими костями. Она больше похожа на череп – так сильно проступает кость сквозь кожу. Череп этот ярко белеет, блестит почти, словно бы светится в сумерках. Я смотрю в провал, чернеющий в том месте, где должен быть глаз. Этот провал необъяснимо излучает страшную, безумную ненависть. Брезент не закрывает его, и я продолжаю завороженно глядеть в провал, как в омут. Голова начинает потихоньку трещать; черные мошки то и дело пролетают перед носом. Рубцы на моем лице сильно чешутся. Не знаю, сколько я стою в таком состоянии, но в какой-то момент вид на перекресток заслоняет фигура широкоплечего человека в коричневой куртке. Глубокие морщины на щеках и вокруг рта словно вырезаны на его не старом еще лице. У него сломаны уши и нос; сквозь линзы квадратных очков на меня глядят выцветшие зеленые глаза. Чем дольше я смотрю на него, тем больше он мне кажется знакомым. Прежде, чем я успеваю собраться с мыслями, он пересекает кольцо оцепления и подходит ко мне вплотную.

– Ну здравствуй, младший. Это ж я, Аркаша. Признавайся – не признал.

От неожиданности, я чуть не отшатываюсь от него. Как же сильно он изменился, как дурно постарел! Сперва я не нахожу слов, чтобы ответить, и брат снисходительно кривит губы. Эта ухмылочка – пожалуй единственное, что от него старого осталось.

– Тоже страшно рад, младший, – говорит он, расправляя повязанный на шею шемаг. Подобно телеграфисту, он экономит слова. – Чего это у тебя с глазами? Не важно. Тут переполох был. Решил наведаться, пока тебя ждал. Всюду у вас с пропуском. Как в Адмиралтействе.

– Это у тебя просто лицо такое, – говорю я.

Отведя взгляд, Аркадий касается тяжелой уставной фляги, притороченной к ремню.

– Пойдем. Нечего торчать, – говорит он. – Будет разговор.

– Разговор? Какой разговор, а? – постепенно закипая, говорю я. – Я на задании. С твоей Зоей. Цирк просто… скажи мне сейчас – зачем вас сюда прислали? У меня всю неделю одни гадости. Хоть увольняйся – так не уволят ведь. Зачем вы тут, и что вообще творится?

Аркадий берет меня за локоть и отводит в сторону от морпехов, которых, впрочем, ничего дальше приема пищи и отбоя не интересует.

– Есть у меня кое-что. Тебя заинтригует, – говорит он.

– Братская опека?

– Обхохочешься, младший, – хмурится Аркадий. – Я серьезно…

– В этом твоя беда.

– Вот только вот этого опять не надо! Я не для этого столько времени сюда перся. Черт с ним, с твоим сфинксом. С “заданием” тоже. Пойдем со мной. Поговорим, как взрослые.

Наверное, из одного любопытства я соглашаюсь последовать за ним. Любопытство всегда становилось причиной моих несчастий. Сколько же лет прошло? Четыре года с лишним – если по календарю. Но не по памяти, не по ощущению. Это в какой-то предыдущей, черновой, скомканной жизни Аркаша объяснял Пете, что девчонок стесняться нечего и что в драке нужно всегда бить первым… Теперь вот заявился, как ни в чем не бывало. И еще этот мертвый сфинкс вдобавок. До этих мест твари почти никогда не добираются. Но Аркадий прав – он интересует меня больше, чем сфинксы. Их в последние годы я видел куда больше, чем своей родни.

Шагая к машине, Аркадий оглядывается по сторонам, как приезжий. Приезжий и есть – я едва устроился в новой школе, когда он убыл на учебу, а с учебы – на войну. Помню его в новой, с иголочки, курсантской форме – косая сажень в плечах, будущий боевой офицер, голубая кровь. Девицы были влюблены в него, парням его вид прививал любовь к спорту. Я тоже завидовал, но не так, как другие. В своих детских снах я не шагал в парадном строю, не ехал по освобожденным городам сквозь ликующую толпу. Под парашютом падал я из облаков, окруженный ядерными грибами врезался в горящие кварталы и сеял смерть без разбору – расстреливал, карал, добивал в исступлении до железки, по голень в кровавом болоте, озаренный огнем термитного салюта в мире, где все кричало впустую. Я боялся своих снов.

Под нарастающий вой сирен мы возвращаемся к джипу. К моему недоумению, за рулем никого не оказывается.