Азиз Алимов - Железноцвет

– Пойдем отсюда, – говорю я. – Что тут еще сделаешь?

– С радостью, – кивает Зоя.

***

3-я Сталепрокатная быстро заполняется машинами; выглянув из арки, я замечаю два броневика, окруженных тяжеловооруженными драгунами, а на другой стороне улицы – фургончик с надписью “Живые Цветы”.

– Дальше куда, Петь? – спрашивает Зоя, выглянув из-за моего плеча.

– Ты мне скажи, – говорю я. Из бронерубки контрбатарейного радара высовывается чрезвычайно грязный человек, одетый только в болотного цвета берет. Может быть, оператор станции. Увидев драгун, он поворачивается к ним спиной и наклоняется.

– Мы с Аркашей на одном составе прибыли, – говорит Зоя. – Но у него на жэ-дэ узле какие-то дела остались, так что я к тебе одна поехала. Он сказал – встретимся на Площади 10-го октября. 10-го октября… в честь Зарницы, что ли? Я хуй знает, как туда ехать. Туземцы шарахаются – не спросишь.

– Я покажу. Сможешь аккуратно объехать этот табор? – интересуюсь я.

– Мышкой проскочим.

С рычанием, от которого в округе стонут окна, наша ржавая ракета срывается с цепи и, угостив ошеломленных пешеходов парами солярки, проходит поворот, оставляя улицу позади. На повороте я вижу, что табличка с названием улицы снята, а на земле уже лежит новая. Табличка гласит: “УЛИЦА ИМЕНИ АДМИРАЛА РОМАНОВА”.

Я пытаюсь хоть как-то устроиться на жестком сидении. Обстановка в салоне спартанская; под ногами хрустят упаковки от сухого пайка. За Зоиным сидением валяется “Печенег-СП” без приклада и сошек. Пахнет соляркой, синтетической “Победой” и почему-то ароматным маслом. Зоя сразу же снова закуривает. Мне бросается в глаза то, как Зоя держит сигарету: она неуклюже сжимает ее пальцами правой, покалеченной руки. И следы тоже на них. Она не родилась левшой, это точно.

Зоя вполголоса затягивает что-то про рок-н-ролл, под который танцует вся Югославия, потом замолкает и косится на меня одним глазом. Потом снова смотрит на дорогу. Потом чешет стриженый затылок и опять косится.

– Ну чего? – спрашиваю я.

– Не похож ты на чекиста, Петя, – объявляет Зоя.

– Вот как? А на кого тогда?

– Не знаю. На налетчика.

– На налетчика?

Обычно говорят – “на актера” или, допустим, “на аспиранта” – это если знакомые отца. Обычно ошибаются.

– Ага, – кивает Зоя. – Это всегда по глазам видать. Не важно, какие они. Несистемные у тебя глаза, Петя, негосударственные. Не всеядные.

– Налетчик, значит, – усмехаюсь я. – Много знаешь налетчиков?

Зоя молча кивает. У нее глаза водителя, который тормозит бампером об столбы.

– Ты ведь не отсюда родом? – спрашивает Зоя, со скрежетом меняя передачу. Рык мотора переходит в вой; город за окном начинает смазываться.

– Н… нет. Нет, – помявшись, отвечаю я. – Иногда кажется, что отсюда. Мои перебрались сюда лет семь назад. Перед войной.

Внимание всей страны было обращено на нас. Тогда казалось, что будущее – за поворотом, и руками Леоновых и Ворониных в него будет проложен путь.

– А ты сама откуда?

– Калининград, – отзывается Зоя. Тень пробегает по ее лицу.

– Его вроде давно эвакуировали, или нет?

– Эвакуировали. Только опоздали чуток. Ниче, что я до тебя доебалась? – бесхитростно спрашивает Зоя.

– Ничего.

– А то с Аркашей особо не пообщаешься. Пока сюда ехали, чуть не околела с ним.

Я понимающе киваю.

За окном догорает тягучий закат, предвещая ледяную ночь. Стараясь отвлечься от болтанки и дум о том, какие оскорбления накарябают на моем неизбежно раннем надгробии, я возвращаюсь мыслями к Аркадию. Долгое время я и не подозревал о том, какую роль брат играл в армии Виктора Воронина, и чем он занимался на неправильной стороне западной границы перед самой войной. Все изменилось, когда в альма-матер я получил доступ к комитетским архивам.

Дело Аркадия исчезло из деканата за месяц до его выпуска. Его забирал лично Воронин, тогда еще известный лишь в узких кругах полковник. Дядя Виктор. Остальное я узнал, соединяя обрывки донесений вражеской разведки и доносов людей, впоследствии пропавших из реестра. Картина складывалась зловещая. Бесконечные смерчи и потопы, падеж скота и погибшие урожаи, принудившие Прибалтику к принятию нашей гуманитарной помощи. Лагеря, возведенные российскими миротворцами – для удобства распределения гумпомощи. Реорганизованное управление лагерей – для централизации лагерной работы. Дальше – больше. Пропавшие международные наблюдатели, громкие теракты в соседних странах, толпы ополоумевших прибалтийских беженцев, ломящихся на восток. Слухи о специальных лагерях, которыми командовали халаты из почтовых ящиков. Донесения поседевших часовых, что-то не то узревших в ночной чаще.