Азиз Алимов - Железноцвет

В центре всего этого был Аркадий Леонов, левая рука Виктора Воронина, величайшего полководца новейшей истории. Аркадий гастролировал по всей западной границе разросшегося протектората, от Черного моря до Финского залива. Братом затыкали самые аварийные течи, он решал любые военные проблемы, возникавшие у наместников Москвы. Он был в литовском Вильнюсе во время известного инцидента между белорусскими миротворцами с нашей и польскими миротворцами с другой стороны. Брат был тем, кто принял решение спасать белорусов. Ближайшее дружественное подразделение находилось в ста километрах к востоку, в Белоруссии, и этим подразделением оказалась 303-я бригада морской пехоты ВМФ, после ужасов пустынной войны отправленная на отдых. Бригадой командовал полковник Виктор Воронин.

На седьмой день бронетанкового биатлона польская 16-я дивизия осталась механизированной только на бумаге, а Москва сподобилась установить воздушный мост и пополнить иссякшие запасы 303-й ОБрМП. Вместе с припасами пришли новости: Родина гордится героями, но помощи выслать не может, во избежание. Было бы здорово, сказала Родина, если бы бригада генерал-майора Воронина прошла еще двести километров и навязала бой ополоумевшим от ужаса подразделениям НАТО, в предместьях польского Белостока готовившимся к мировой войне. В Москве, конечно, никто не собирался начинать никакую войну. Через два дня должно было состояться чрезвычайное совещание лидеров Европы, которое взамен на отступление 303-й обратно к литовской границе закрыло бы европейские глаза на то, что творится к востоку от оной границы раз и навсегда. Все вышло иначе. События того года прославили солдат 303-й бригады, а Виктора Воронина сделали национальным героем, живым памятником истории. Только один офицер не прославился в той компании – капитан Аркадий Леонов, человек, виновный в начале мировой войны.

В разведке 1-го Сводного корпуса, сформированного под командованием генерал-лейтенанта Воронина для противостояния объединенным силам НАТО на Прибалтийском фронте, Аркадий Леонов прослужил еще несколько месяцев. После этого открылся американский фронт, и брата перебросили на Аляску. В мясорубке, которая там закрутилась, его следы теряются. Тогда мы с ним уже не общались, но Виктории он писал. Значит – был жив. Этого мне хватало. Во время Предательства Воронина Аркадий опять же был за границей. И все равно, один черт знает, как он спасся от чистки. Даже наша фамилия не сбережет от гнева Адмиралтейства.

Неожиданно, Зоя нарушает молчание – как раз в тот момент, когда мы минуем заброшенный драмтеатр.

– Ты не суди его строго, когда увидишь, – говорит она, оставаясь взглядом на бетонной дороге. – Аркаша, куда ни пойдет, свою тюрьму всегда носит с собой.

***

Убаюканный ревом мотора и сотрясениями, которые переживает джип, проходя колдобины, я постепенно погрузился в дрему. Поэтому тишина, внезапно оборвавшая мои страдания, поднимает меня, словно вопль дневального.

Я по-прежнему в машине, на сиденье, сотканном из пружин, и Зоя все так же сидит рядом со мной, но что-то явно изменилось. Лицо моей спутницы стало напряженным, зрачки расширились. Ее глаза скачут в поисках угрозы.

– Что-то не то, Петя, – говорит она. То, что заставило ее лишь напрячься, меня обжигает, как кнутом: мы стоим в пробке. В моем гадком городишке не бывает пробок.

Впереди нас застряло с полдюжины машин: перегруженные КрАЗы, пара раздолбанных буханок и еще кто-то. Сзади тоже уже подпирают. Водители встревоженно выглядывают из окон. Крайний в очереди, водитель уазика, топорно перепаянного под батареи, начинает потихоньку пятиться задом.

– Жди здесь, – говорю я, и лезу наружу.

– Э! – успевает сказать Зоя, прежде чем дверь захлопывается перед ее конопатым носом.

Двигаясь вдоль колонны, я ощущаю на затылке встревоженные взгляды водителей. Один из них высовывается из кабины, дабы окликнуть меня, но потом видит мое лицо, давится окриком и поспешно лезет назад. Я миную крайнюю “Газель”, кабина которой пустует, и выхожу на площадь.

Первое, что бросается в глаза – это покореженный труп трамвая. Искалеченный его остов покосился на левую сторону; кажется, кто-то содрал его с путей и переставил под углом. Левый борт украшают волнистые борозды, прорезавшие стену салона насквозь. Лобовое стекло заляпано чем-то серым, а дверь, ведущая в салон, смята, как промокашка. За трамваем я наблюдаю центр маленькой площади, занятый боевыми машинами пехоты и кольцо морпехов 303-й, окружающих перекресток по периметру. Издалека видно, насколько сильно изношена их бережно заплатанная форма. С вершины постамента, торчащего над сухим фонтаном, за всей сценой наблюдает солдат в костюме химзащиты, а с его рук – угловатая девочка с косичками. Волны бетонного потопа плещутся у колен героя-миротворца. Какой шутник придумал сделать из этого фонтан?