Азиз Алимов - Железноцвет

Ненавижу я эту лестницу, и презираю. Знаю точное число ее ступеней. Знаю, какие из них чуть выше, чем другие, а какие – ниже, ибо каждая вонючая ступенька отдается гулким эхом в мой позвоночник. Еще не так давно я мог только неуклюже карабкаться на эту лестницу, шагая боком, словно краб, опираясь на свой костыль. Выставлял себя посмешищем. Были желающие помочь, но они быстро рассосались. Моя спина заживет, и однажды я даже смогу жить без боли, но оперативник из меня теперь никакой. У Штаба накопился ко мне порядочный список претензий, и вечно от диспансеризации я бегать не смогу.

Вот пошла ступенька номер раз. Номер два. Номер три. Эта – чуть повыше предыдущей. Я чувствую мерзкое, тянущее чувство в середине спины и поднимаю взгляд на Аркадия. Он смотрит на меня без выражения, он делает вид, что не замечает, как сильно я стараюсь сделать свои движения плавными, как я пытаюсь быстро, но без спешки, подняться по лестнице.

Я встречаюсь взглядом с братом как раз вовремя, чтобы увидеть, как чернеет небо и как за его спиной формируется смерч. Сильный сквозняк за мгновение превращается в шквальный ветер, сбивающий с ног. Много чего происходит после этого и, когда это происходит, это происходит быстро.

Я падаю навзничь, и Штаб Управления начинает падать вслед за мной. Здание проседает, подрубленное смерчем; его сердцевина проваливается, выпуская клубы пыли и битого стекла; вокруг меня люди катятся, как кегли. Потеряв основу, шпиль здания начинает крениться. Весь Штаб ходит ходуном.

Дубовые входные двери лопаются под натиском верхних этажей, и осколки стекол вылетают облаком, поражая тех, кто успел вскочить на ноги. За секунду до того, как он должен был поглотить всех нас, смерч исчезает – так же мгновенно, как и появился – но катастрофу уже не остановить.

Стены Штаба падают, обнажая целые этажи, и я вижу группу людей, которые мечутся, как полоумные, прежде чем пол уходит у них из-под ног, и железобетонные жернова перемалывают их. На одном из этажей одинокая женщина замерла посреди своего кабинета, парализованная ужасом; рухнувшая плита размалывает ее. Двумя этажами выше, толпа человек в двадцать пытается спастись бегством, но взрыв газа превращает их в визжащие факелы. Грохот рушащегося здания проглатывает вопли. От отчаяния, многие начинают прыгать, предпочтя разбиться об асфальт. За ними вдогонку спешит кабина грузового лифта, ударяясь о каждый этаж на своем пути. Время словно замедляется для меня, и я могу разглядеть и запомнить все эти детали, но не могу сдвинуться с места. Я поднимаю взгляд выше и вижу, что шпиль Штаба окончательно потерял опору – он шатается, словно пьяный, роняя свои антенны.

Водопад битого стекла низвергается на землю передо мной, и мелкие осколки секут мое лицо и руки, заставляя меня кое-как подняться. Грохот здания становится приглушенным, а мое зрение словно сужается в коридор. На моих глазах ступени, ведущие к уже несуществующему входу в Штаб, начинают оседать вниз. Глубокие трещины разрывают их поверхность. Мои пальцы немеют, и от желудка по всему телу разливается липкий холод.

– Этого просто не может быть, Петя, – заботливо подсказывает мой мозг. – Это просто чушь какая-то . Это сон .

Кто-то трогает меня за плечо, и я поворачиваюсь. Это смазливый лейтенант, руководивший парковкой. Он одет в парадную форму, а в руке по-прежнему сжимает свою дурацкую ведомость. На мгновение меня посещает мысль, что лейтенант все-таки намерен взять с меня роспись, несмотря ни на что. В моем сознании уже начинает формироваться нелестный ответ на такого рода предложение, когда ведомость выпадает из мертвенно-бледных пальцев юноши. Мой взгляд следует за ней. Кусок арматуры пробил спину лейтенанта, как копье, и вышел через его живот, выпустив требуху. Кровавый ручей струится из ужасной раны прямо на обмоченные штаны с полосочкой, собираясь в лужу под начищенными ботинками. Неуклюжими пальцами, лейтенант берется за свои внутренности и, вместо того, чтобы засовывать их обратно, начинает вытягивать свои кишки наружу, как фокусник – платки из цилиндра. Фуражка падает с его головы в темную лужу; он с трудом держится на трясущихся от шока ногах. Ком рвоты подступает к моему горлу, когда он протягивает ко мне окровавленную руку, медленно наматывая свои кишки на вторую. На его белых губах играет слабая улыбка; его голубые глаза уже остекленели. Он пытается что-то сказать, но вместо этого поток пенистой крови выплескивается на его подбородок. Я уже ничего не слышу. Может быть, я оглох?