o'Daniel Thistle - Красный камень Каррау

Их приятно держать в руках. Я поднес к лицу и вдохнул запах – землисто-деревянный, старый.

Глядя в одну точку перед собой – на стену, а не в тень, я перетасовывал карты. Мелкая моторика, привычные движения. Успокаивающее прикосновение гладкого – родного – дерева. Быстрее. Ровный темп. Синхронизируя дыхание и то, как смешиваю карты – пока это не стало единым процессом. Входя в легкий транс.

Первая карта – представив Давида таким, каким я видел его в последний раз: уходящим по коридору. Руки за спиной, плечи ссутулены, взгляд блуждающий и странный. Словно он не понимает, где находится, но готов вцепиться в глотку любому, кто даст повод.

Семь мечей. Хитрый человек войны и ума. Он – все еще он, а не занявший его тело демон. Хорошо.

Протягивая через образ Давида и центр карты зеленую яркую нить – вперед. Туда, куда держит путь будущее. Двигаясь по ней – пока руки не споткнулись.

Вторая карта – всадник с черепом вместо головы, на коне, в чьих ребрах живут черви.

Так было: ман – всадник, несущий смерть. Смерть, пришедшая за ним. Однако, я смотрю будущее, а не прошлое… Давид умрет. И очень скоро. Оставив мой долг открытым.

Я положил Смерть отдельно и достал еще одну карту. Может быть, случайно. Может быть, случайностей не бывает.

Подвешенный за ногу человек свисал на Т-образном кресте. Лицо его выражало блаженство, член эрегирован, а из рассеченной шеи в подставленную деревянную чашу стекает кровь.

Повешенный был жертвой. Но – жертвой добровольной. Нет, нехорошо включать такое, когда рядом вампиры… и все же лучшей карты для Давида не было.

Я сложил карту на карту: хитреца семерки мечей и человека, отдавшего себя неизвестному. Представил, как линия жизни Давида проходит через плоскости рисунков, теряясь в обоих направлениях: прошлом и будущем.

Слабое будет колдовство. Сил у меня мало. Привязок нет. Нет, одна есть. Я достал сигареты, одолженные Давидом, и положил сверху на карты.

Тень смеялась на полу, зная, что не сработает. Пустое воображение.

Аркан Правосудия один из моих любимых. Второй после Звезды. На ней – женщина, одетая в алое платье, закрытое доспехом, и белый плащ, невесомо лежащий на плечах. В одной её руке меч острием вверх, в другой – меч острием вниз. Символы атаки и защиты. Ей не нужны весы – она сама весы. Перо скользит в воздухе – вот-вот коснется лезвия поднятого меча. Её лицо выражает беспристрастную любовь, а за спиной – тонкие перистые облака, формирующие древние знаки. Это Правосудие высшее, а не смешное земное. И все же – самый подходящий аркан.

Карту было жаль.

Весь набор было жаль. Это его испортит.

Пришлось опираться на подлокотник, чтобы встать. Головокружение вновь нахлынуло – но меньше. Я выждал, пока оно прекратится – прежде, чем шагнуть в центр комнаты.

Эффект от реакции Тени на рассвет уже прошел – люди в приемную заглядывали, пересекали ее, правда, очень быстро, и не обращая на меня внимание.

Я выдохнул. Попросил прощения у колоды. И, стоя в центре дома Правосудия, разломал карту. Трещина разделила прекрасноликую женщину на две части – прокладывая черную преграду между разумом и движением, а затем дерево издало болезненно «крак», и у меня в руках остались две половинки. Я отпустил приказ.

Ничего не происходило.

Город выдерживал. Он огромный и инерционный, одно-единственное соответствие – слишком мало, чтобы изменять. Но мне нужен не весь город, а лишь этот конкретный полицейский участок. Мое желание было выпущено на волю, и теперь я усиливал его, становясь первым деятелем хаоса.

Двигаясь медленно, как если бы воздух стал жидким и тек навстречу, я добрался до угла, где сидела плакавшая женщина – она ушла давно. Уронил половину карты за спинку кресла. Сел в кресло передыхая. Пока сидел, достал ручку, и написал на подлокотнике ругательство.

Поднялся и так же медленно прошел в противоположный угол. Разломал карту еще на две части – на этот раз получилось быстрее и без магии – просто акт разрушения, внезапно озаривший меня злой дикой радостью. Одну половинку я спрятал под ближайшую пепельницу на подоконнике, другую – под дальнюю. Раскрошил сигареты Давида и швырнул на пол.

Бубнивший в коридоре разговор перешел на крик: кто-то спрашивал, кто-то на повышенных тонах отвечал.

Содержимое двух оставшихся пепельниц я высыпал на белый подоконник и пальцем начертил в мусоре знак хаоса.

Город пытался поглотить мое влияние, выровнять ситуацию. В спор вмешался громкий, но успокаивающий голос. В коридоре образовалась толпа из спешно входящих и выходящих. Но я уже посеял хаос – хаос это зверь, которого можно отпустить, но нельзя посадить на цепь. Пока он не наестся и не уснет.