Алина Болото - Чуть короче жизни

– Ты сам не слишком увлекайся-то! – посоветовала она кучеру, – На голодный-то желудок!

Прохор беззлобно хохотнул, вспоминая, как волки лишили его еды, осторожно глотнул и вновь сунул бутылку под сидение.

– Видно кто молился сегодня за нас, что волчары так быстро отстали!

Женя ничего не ответила. Исчезновение опасности, спиртное, продолжающее согревать изнутри, разморили ее, она откинулась на подушки и попыталась дремать. Буська с любопытством посмотрел на хозяйку, потом на Прохора, потом быстро перебежал на козлы. Потершись маленькой головкой о локоть кучера, он цапнул его лапкой.

– Чего тебе? – недовольно спросил Прохор. Буська цокнул и юркнул было под сидение, но кучер успел поймать зверька за хвост.

– Да ты, никак, выпить хочешь?! – Буська сложил вместе передние лапки и умильно заглянул человеку в глаза. – Ну, ты и скотина, брат! Твой фокусник, видать, крепко за воротник закладывал?!

Буська просительно цокнул.

– Мне не жалко, брат, но Евгения Александровна не одобрит! – сказал кучер совершенно серьезно. – Они не приучены, шобы их животины пили! Так и Кертон, глядишь, водки запросит, а кто лаять будет, я, шо ли?

Буська извернулся на хвосте, дотянулся до Прохора и жалобно пискнул ему в ухо.

– Ладно, я ж не зверь какой! Только ты меня не выдай!

Прохор вынул бутылку, откупорил, и с удивлением наблюдал, как Буська проворно заработал язычком, слизывая с горлышка капли водки. Но это продолжалось недолго: Прохор оторвал зверька от бутылки, и загнал пробку на место.

– Пора и честь знать! А то еще буянить начнешь!

Довольный жизнью Бусик разлегся на козлах, лениво щурясь в сторону лошадей, а Прохор поднял брезентовый верх у коляски, закрывая дремлющую хозяйку от лучей утреннего солнца.

Женя не слышала, как подъехали к хутору отца Федора, проснулась только тогда, когда басом взлаяла Пальма – крупная серо-черная дворняга, охранявшая подворье. Взлаяла, да скоро замолчала, узнав знакомых гостей. Только Бусик вызвал было у нее сомнения. Она заворчала, но после окрика Прохора смолкла, тихонько показывая клыки зверьку. Вполне счастливый Бусик поглядывал на собаку с высоты Прохорова плеча и лениво шевелил усиками.

Поскольку на собачий лай никто не вышел, Женя подумала, что отец Федор на пасеке. Пасека была его любимым детищем, и мед у него получался каким-то особенно ароматным да вкусным.

Женя вышла из коляски, чтобы пройти в большую, крытую соломой хату. Хату свою отец Федор никогда не закрывал, утверждая, что знает от воров особое слово. Впрочем, воры и верно, к нему не лазили. То ли опасались огромной Пальмы, то ли заветное слово действовало. А может, и медвежья фигура самого отца Федора внушала им почтение.

Отец Федор жил бобылем. После смерти матушки он крепко запил, забросил церковные службы, разругался с церковным начальством, и в приход прислали другого священника.

Чужака отец Федор не любил, прозвав гусаком за тонкую шею и шепелявую речь. В церковь отец Федор ходил теперь только по праздникам, но молитвы не оставлял, и прихожане втихомолку почитали его, как блаженного. Болтали, что одно слово отца Федора исцеляет недужных и укрепляет слабых духом. Новый священник считал это бесовщиной, и угрожал всякими карами тем, кто по старинке бежал к отцу Федору за помощью. Отец Федор посмеивался в густую бороду, но в помощи никому не отказывал.

Вот и сейчас Женя присела подождать, пока Прохор отыщет хозяина. В горнице стоял приятный полумрак, пахло медом и сушеными травами, где-то лениво жужжала заблудившаяся пчела. В красном углу, под иконами, теплились лампады. Дремавшая под лавкой кошка Мурка проснулась и потерлась спинкой о ногу гостьи, напрашиваясь на ласку.

Пока Женя щекотала кису за ушком, заскрипела дверь, и в комнату, слегка пригнувшись, вошел отец Федор. Роста бывший священник был немалого, и потому всегда берег в дверях голову. Сунувшемуся было за ним Прохору отец Федор велел слазить в погреб и позаботиться о хлебе насущном, а сам прошел к столу и сел напротив Жени.

– Рассказывай! – коротко приказал он.

Женя вздохнула, но обманывать отца Федора не рискнула. Услыхав о визите к Ботвеевой, отец Федор нахмурился: гадалку он не любил и посещений ее барышнями категорически не одобрял. Но говорить пока ничего не стал, а дослушал до конца, до самого происшествия с волками.

– Где они пристали?

– На одиннадцатой версте.

– А во время представления этот Вольф говорил что-нибудь?