Хуберт Ильвес - Десквамация

Табунов ещё посидел с Губаревым, пили чай и к делу уже не возвращались, обсуждая совершенно другие вопросы, не связанные с деятельностью ни одного ни второго. Наверное, это и была психологическая разгрузка людей, увлечённых своей работой, возможность отвлечься в свободной беседе.

Всё лежит на поверхности, – думал Табунов, как бы не старался скрыть человек, что-то его да выдаст. Нужно проверять дальше контакты, кому он чаще звонил, с кем встречался, где бывал. Семья отпадает напрочь, родителей в живых нет, с женой и сыном он проживал номинально. Нужно в плотную заняться коллегами, переговорить с теми, кто его окружал в деловых поездках и с кем сложилось более или менее личное общение. Вдруг Спартак Петрович, остановился и прервал свои размышления: – Губарев ведь не совсем прав, или не прав совершенно, ведь если на всё посмотреть через личный пример, то близкого человека, с кем у него самого, у Табунова сложились особые отношения, то его попросту нет, не существует и никогда не было, а всё простая и жалкая попытка не чувствовать себя совершенно одиноким, общаться с коллегами по работе или обсуждать что-то по приятельски с знакомыми, не пуская далеко в душу и не рассказывая самое сокровенное, всё в границах, всё на дистанции и в определённых рамках, но как версия подходит и её нужно отработать.

Деревья покорялись ветру, сгибаясь от его мощных порывов. Они от части сбросили листву, остальное дорвёт он, оставив исхудалые, невзрачные ветки на мощном стволе. Тяжелые, чёрные тучи давлели над городом, веяло печалью, упали первые капли дождя, а в след за ними, слившись в сплошной, шелестящий звук на землю обрушились остальные.

В домах на окраине затопились печки, газ сюда не пришёл, дружно повалил дымок из труб, зажегся свет, на улице запахло гарью и сыростью, стало неуютно и темно, люди устремились к теплу, город быстро опустел, заметно похолодало.

В углу небольшой комнаты, свернувшись клубком, спал пес, он прятал нос в своих задних лапах, хвост поджат, дыхание глубокое и частое. Собака обычная, без определенной породы, окрас черный, только на груди выделялось крупное белое пятно, кабель тревожно вздрагивал от звуков стихии за окном. В небольшом помещении, которое служило жильём, свет не горел, углы скрывала тьма, постепенно наполняя все пространство, но ещё можно было различить скромное убранство: старый, платяной шкаф, стол, несколько стульев, кровать полуторка, помещение плохо отапливалось. Остатки дневного света заглядывали в единственное окно без занавесок и жил здесь человек, на столько одинокий, на сколько возможно себе это представить, он был высокого роста, широкий в плечах, лицо морщинистое, с тяжелым взглядом глубоко посаженных карих глаз, крупным перебитым носом, острым подбородком и тонкими губами, заметно сутулился, округляя спину, под его тяжелыми шагами поскрипывали полы, одевшись и накинув плащ, мужчина открыл дверь, в просвет рванула собака, щелкнул замок и помещение опустело.

Путь лежал на погост, где работал мужчина, охраняя покой совершенно покойных людей. Он брёл знакомым маршрутом: прошел два квартала вверх по улице старательно обходя крупные лужи, свернул на небольшую площадь, непривычно пустынную и безлюдную, миновал рынок с одинокими торговыми рядами, прошел мимо светящихся окон городской больницы и уперся в бетонный забор, дойдя до калитки пересек границу, между миром мёртвых и живых.

В сторожке было жарко натоплено, стоял стойкий запах спиртного, сменщик, сухой, дряхлый старик по имени Степан, успел изрядно выпить и долго фокусируя взгляд произнес:

– Погода дрянь, – заплетающимся языком промямлил он – и продолжил: никто не жаловался, все спят, живые не шлялись, начальство не наведывалось.

– Я смотрю, ты тоже торопишься на вечный покой? С весны трезвым не вижу.

– Я жизнь прожил и побывал уж в переделках поверь! Расхорохорился Степан, – поэтому придет время, лягу и есть кому проводить и поплакать, а тебя твой пес сожрёт, сначала пару дней потоскует, а потом за милую душу слопает. После этой шутки он громко рассмеялся, оголяя редкие зубы и вытирая выступившие слезы тонкими, грязными пальцами.

– Иди уже, подарок судьбы! Тебя ждёт дома сковородка, которой и проломят твой лысый череп, – огрызнулся мужчина.

– Странный ты Григорий, – подытожил Степан: – одинокий, злой, ну как собака ей богу, – ладно, пойду, сиди тут не скучай и про печку не забывай, а то после тебя как в склепе.