Артур Крупенин - Каникула (Дело о тайном обществе)

– Вот видишь? От меня-то удрать еще можно, а вот от Лучко не убежишь. Знаешь, что тебе теперь светит за воровство?

Почувствовав себя в центре внимания, Сися еще пуще разъярилась.

Судмедэксперт беспомощно развел руками:

– Витя, объясни хоть ты ей, пожалуйста.

Капитан грозно навис над Сисей:

– Статья сто пятьдесят восьмая: кража, то есть тайное хищение чужого имущества. Значит так: если тапок левый, есть шанс отмотать срок условно. Ну а если правый, тогда кранты. Семеныч, какой тапок-то?

– Да правый, правый, сам видишь.

– У-у-у, минимум два года.

Будто вникнув в смысл слов капитана, Сися враз перестала рычать.

– Но если ты чистосердечно раскаешься и вернешь мне тапок, то капитан… – начал вкрадчивым голосом Семенов.

– Так и быть, засчитает тебе явку с повинной, – закончил фразу Лучко.

Сделав разумный выбор в пользу свободы, собачонка нехотя выплюнула тапок и с громким лаем кинулась по коридору к выходной двери навстречу новым приключениям.

Обувшись, Семенов пригласил следователя в кабинет.

– Спасибо за содействие. Чай будешь?

– Нет, спасибо.

– А бутерброд?

– Издеваешься?

– Ничуть, время-то обеденное. Ну как знаешь.

Заварив себе крепчайшего чаю, судмедэксперт развернул целлофановый пакет со съестным и стал мастерить бутерброд из имеющихся в распоряжении ингредиентов. Движения его пальцев были точны и выверены, а сам бутерброд являл собой образец идеальной симметрии, причем по всем трем осям сразу.

Лучко не терпелось ознакомиться с новостями.

– Ну, рассказывай, что нашел.

Откусив кусок бутерброда и отхлебнув чая, цветом и крепостью не уступавшего кофе, Семенов указал на лежащую на столе папку.

– Я тут на досуге целую гору старых дел перелопатил. Мне уже во время вскрытия Гонсалеса показалось, что я когда-то встречался с чем-то похожим, но только очень давно. И смотри-ка, память не подвела. Вот взгляни. Это старый отчет, аж девяносто седьмого года. Занимательное чтиво.

Полистав отчет, капитан поднял удивленный взгляд на судмедэксперта.

– Оба-на! У жертвы такие же рассечения на лице, как у Гонсалеса! И точно такие же следы от ожогов утюгом!

Неторопливо отпив еще чаю и продолжая с легким чавканьем дожевывать бутерброд, Семенов склонил седую голову в знак согласия.

– Я и говорю – занимательное чтиво.

– Какой интересный старикан! – подумала вслух Вероника после того, как они, попрощавшись с Ортисом, вышли за дверь.

Глеб закивал.

– Ага. Глядя на него, я припомнил одно замечательное высказывание Франсиско Гойи. К сожалению, я встречал его только по-русски и не знаю, как оно звучит в оригинале. Мысль Гойи сводится к тому, что время можно сравнить с художником…

– Вы, должно быть, имеете в виду El tiempo también pinta [31], – улыбаясь, подсказал точную цитату Бальбоа.

– Совершенно верно.

– В самом деле. – Бальбоа принялся развивать тему: – Есть лица, на которых прожитые годы опечатываются не более чем сеткой морщин да возрастной пигментацией. А есть и такие, на которых самым художественным образом во всех тонкостях запечатлевается человеческая душа. Вы не находите?

– Да, попадаются такие, что хоть вешай на стену в раме, – задумчиво ответил Глеб. – Почище иных живописных шедевров.

Разговор на какое-то время затих, а Глеб все продолжал размышлять над тем, что сказал священник. Он тайком рассматривал точеный профиль Вероники, столь знакомый ему во всех деталях, силясь углядеть едва заметные следы полупрозрачных лессировок, что за годы их разлуки дописало к портрету его бывшей возлюбленной неумолимое время. По счастью, Вероника и сама была погружена в какие-то мысли, что позволило Глебу беспрепятственно разглядывать то, что его живое воображение принимало то за неоконченные наброски, то за полностью завершенные картины минувшего, затерявшиеся в ложбинках все еще безупречно свежей кожи. Вот эта морщинка на лбу стала куда заметнее. А вот той упрямой складки возле губ раньше не было и в помине. Откуда она взялась?

«Время тоже пишет картины», – снова повторил он про себя афоризм великого испанца. – И еще какие.

Все время, пока скорый поезд мчался из Мадрида в Толедо, Глеб рассеянно смотрел в окно, наблюдая, как сгущающиеся сумерки постепенно обволакивали серо-синей дымкой пролетающие мимо поля и деревеньки, словно нарочно стилизуя их под вечерние пейзажи Карлоса де Аеса [32].

Заключительные слова Ортиса никак не выходили у него из головы. Наконец Глеб не выдержал и повернулся к Веронике.