Артур Крупенин - Каникула (Дело о тайном обществе)

– Comida sin siesta, сатрапа sin badajo [16].

Глеб улыбнулся незнакомцу в ответ, а точнее, даже не ему, а тому, что испанская поговорка стилистически поразительно напоминала отечественный перл «Пиво без водки – деньги на ветер».

Пока человек спешно приводил себя в порядок, Глеб, продолжая размышлять о сиесте, вспомнил, что такие великие люди, как Альберт Эйнштейн и Уинстон Черчилль, весьма гордились тем, что переняли у испанцев этот полезный обычай, и всячески рекламировали его исключительный оздоровительный эффект. Надо сказать, что оба они увлеклись сиестой в достаточно зрелом возрасте, а потому упустили один основополагающий момент. Ни величайший в истории британец, ни даже гениальный автор теории относительности не усмотрели в своем любимом времяпрепровождении одной из его главнейших составляющих. А между тем немалая часть исследователей абсолютно уверена в том, что исторические корни полуденного отдыха кроются вовсе не в физиологической необходимости прилечь после сытного обеда, а скорее в неистребимом желании пылких испанских кабальеро, не дожидаясь ночи, лишний раз уединиться с предметом своих желаний. И в этом смысле то, что в институтские годы они с Вероникой регулярно проделывали в спальне по возвращении с лекций, было куда ближе по своей сути к исконной задумке безвестного изобретателя трехчасовых обеденных перерывов.

– Чем могу помочь? – услужливо поинтересовался незнакомец, наконец посчитав, что выглядит вполне благопристойно.

Стоило только Веронике назвать свое имя, как человек, мигом покинув кресло, припал к ее руке, бормоча слова утешения по поводу смерти Рамона.

– Простите, я совсем забыл представиться – Хосе де ла Фуэнте, член совета фонда «Историческое наследие». Примите мои самые искренние соболезнования.

Затем де ла Фуэнте снова устроился в кресле и предложил гостям присесть на стулья, стоящие возле стола.

– Господин Мартин рассказал мне о вашем разговоре. Я тоже не верю в виновность Рамона, но вынужден согласиться с нашим председателем – вам не стоит вмешиваться в это дело. На то и существует полиция. А кроме того, последнее, чего хотел бы ваш муж, – так это повредить репутации фонда.

– Я поняла, – сказала Вероника, опустив глаза. – Я могу взглянуть на его кабинет?

– Разумеется. Рамон делил комнату с Луисом. Налево по коридору вторая дверь. Впрочем, я вас с удовольствием провожу.

Задумчиво посидев в кресле Рамона несколько минут и забрав со стола осиротевшие семейные фотографии в потертых рамках, Вероника поблагодарила де ла Фуэнте за сочувствие, попрощалась и направилась к выходу. Глеб двинулся следом.

Командор любил историю, хотя и не считал себя ее знатоком. С годами память стала его подводить, и теперь он частенько пролистывал некогда зачитанные до дыр книги, пытаясь восстановить ускользающие подробности давно минувших событий.

Сегодня, перечитывая жития Иоанна II, Командор с удовлетворением осознал, что испытывает тот же трепет, что и в тот день, когда впервые прикоснулся к этому истлевшему от почтенного возраста переплету. Нет, пожалуй, сегодня, увидев гравюру с ликом основателя ордена Звезды, он волновался даже больше. И хотя ордену стараниями коварных англичан была уготована до обидного короткая жизнь, эта жизнь оказалась столь ярка, благородна и ослепительна, что потомки вот уже который век воздают должное рыцарям, некогда поклявшимся королю не отступать в битве более чем на четыре шага назад и сдержавшим свою клятву. Да, эти храбрецы проиграли битву и все как один полегли при Пуатье, но зато они стяжали бессмертие!

Склонившись над книгой, Командор с бесконечной нежностью рассмотрел изображение орденского герба с белой звездой на красном поле, что, по мысли Иоанна, послужила аллегорией светила, некогда приведшего волхвов к Вифлеему.

Скосив глаза в ту сторону, где на стене затянутый в строгую кованую раму красовался похожий герб, только куда менее древний, Командор с радостью отметил, что за исключением поля – оно было голубым – особых изменений позаимствованный у Иоанна герб не претерпел.

Сердце Командора преисполнилось гордости за то, что дело, которому он посвятил без малого всю жизнь, неразрывно связано – пускай и не напрямую – с самыми яркими фигурами воображаемого Зала рыцарской славы. И кто знает, может, когда-нибудь придет день и он сам, подобно Иоанну, горделиво взирая на читателя с замусоленной книжной страницы, вызовет у того священный трепет.