Анатолий Дроздов - Изумруд Люцифера

— Почему же они отдали ее Иосифу Аримафейскому?

— Потому что в тот страшный день в Иерусалиме он оказался единственным по-настоящему мужественным человеком. Преданным Спасителю и верящим в него. Даже апостол Петр публично отрекся от Иисуса, а Иосиф — нет. Он не только выпросил тело казненного Христа у властей, но и положил в своем гробе. Решиться на такое, когда синедрион и толпа требовали: «Распни его!»… Из уважения к Иосифу и преклонения перед его мужеством ученики Христа могли отдать ему эту чашу. Тем более, что он наверняка сказал им, зачем просит. Возможно, тогда кое-кто из учеников последовал его примеру: так появились еще чаши, в которые была собрана кровь Спасителя. Возможно, так был скрыт след главной реликвии, которая неизбежно должна была вызвать интерес у сильных мира сего. Впоследствии Иосиф увез чашу из Иудеи, тем самым избавив ее от ненужного любопытства властей. В Западной Европе тогда царило язычество, о Христе даже не слышали, поэтому о чаше вспомнили, лишь когда вестготы принесли сюда христианство. Для катаров, основой учения которых была борьба Добра и Зла, она не могла не стать главной святыней — Граалем.

— И вновь привезли ее сюда мы! — спросила Рита, чувствуя, как ее распирает гордость. — А что, если бы у нас это не вышло? Если бы ее отобрали? Те?

Кузьма внимательно посмотрел на нее.

— Ты слышала такое слово «Армагеддон»?

Она кивнула.

— Вот тогда бы и увидела.

Рита вздрогнула: Кузьма сказал это так, что ему нельзя было не поверить. Но ей не хотелось думать о страшном.

— Все-таки здорово, что Грааль привезли именно мы! — с гордостью заключила она. — Подумай, это ж надо было так случиться, что какая-то девушка Рита и мужчина по имени Кузьма вдруг встретились, подружились, потом обрели Грааль и, преодолевая препятствия, доставили его куда следовало. Средневековый роман! Рыцарь Парцифаль и его возлюбленная…

— Ты по-прежнему считаешь, что все произошло случайно? — улыбнулся Кузьма. — Ошибаешься. Согласно преданию, утраченный Грааль должны были вернуть Пчела и Голубь.

— Ладно, я — Голубь! — задорно тряхнула головой Рита. — Но ты-то — Телюк! Где Пчела?

— Мой прадед Кузьма, — начал было он, но Рита замахала руками. Кузьма не выдержал и рассмеялся. — Ладно, в последний раз. Короче, фамилия прадеда была Абей. Эту фамилию он унаследовал от своего прадеда, наполеоновского солдата, попавшего в плен в 1812 году и оставшегося в России. Их много тогда осталось, солдат, не захотевших возвращаться на родину, где вновь воцарились Бурбоны. В России их принимали в подданство, наделяли землей и даже освобождали на десять лет от налогов — я сам видел бумаги Пьера-Роже Абея, своего предка. Так что на одну шестнадцатую я француз. Возможно, даже окситанец.

— И? — напряглась Рита, уже понимая, что он хочет сказать.

— Абей — по-французски Пчела. Я говорил с Бертраном, и он считает, что Пьер-Роже Абей, несмотря на французскую фамилию, был местным уроженцем, потомком немого катара Абея, который вместе с товарищами после падения Монсегюра ночью вынес Грааль из замка, а затем схоронил его в одном из гротов Сарбатеза.

— А почему именно Пчела и Голубь?

— Это были любимые символы катаров. Голубь…

— Про Голубя я знаю, — прервала его Рита. — Сама видела.

— Пчела считалась у катаров символом непорочного зачатия.

— Ну, у нас с тобой так не получится! — неожиданно для себя воскликнула Рита, и вдруг увидела, как он по-детски смутился. Даже покраснел. — Значит, все было предопределено?

— Ну не совсем все, наверное, — с иронией сказал он, подмигивая, и теперь пришел ее черед смущаться.

— Да ну тебя!

— Идем! — он ласково обнял ее за плечи. — А то проститься с Бертраном не успеем.

Они спустились с горы и попрощались с жителями деревушки. Риту вновь всю зацеловали и заобнимали, заставив прослезиться, причем, как заметила она, молодые катары обнимали ее как-то особенно горячо. Кузьма несколько раз бросал в ее сторону недовольный взгляд, и Рита втайне радовалась этому. Последним к ней подошел Бертран, ласково взял ее лицо своими широкими ладонями и снова поцеловал в лоб. Затем крепко обнял Кузьму и пошел к микроавтобусу. В «хорьх» они сели вдвоем. В этот раз они ехали в конце колонны, и Рита, взволнованная всем происшедшим, не обращала внимания на природные красоты. Перед выездом на шоссе колонна катаров остановилась, пропуская их вперед, и они проехали вдоль нее, провожаемые гудками и гортанными возгласами. Рита, опустив стекло на двери, махала рукой.