Остен Кальт - Четыре берега Трибрежного моря

– На чем я остановилась?

– Поньйи!

– А? Что? А, что, Поньйи? Ах да, Поньйи…Поньйи. Поньйи – ржут, как кони! Вернее, хихикают! А это значит, что одуванчик «пылит»!

– Они ее что, радостно едят или нюхают? Ну-у-у, эту пыльцу одуванчика?

– По большому счету они от нее чихают, а когда один из Поньйи чихает, то другие начинают хихикать.

– Злорадствуют, стало быть?

– Нет. Я думаю, что они смешно чихают, чем и веселят сородичей…Да какая тебе-то разница?

– То есть луна близко?

– Луна?

– Ну да! Она близко или полная? Или… какая она?

– А что Луна? – со шкодливой улыбкой спросила Эль.

– А!!! Опять ты! Слушай, ну тебе не стыдно? Чего ты мне тут наплела? Муравьи, Поньйи… Ненавижу тебя. Мы же договаривались, что «Минутка безумия» начинается по согласию!

– Ладно, ненавидь, – пожала плечами Эль, – но чтоб ты не особо обижалась, то вот тебе стих про один из основных признаков полной и близкой Луны! Это я папиным прозаическим наставлениям по мореходному делу придала чудную поэтичную форму. Слушай!

Эль начала с трагическим подвывом, как и должно (по ее мнению) декламировать…

Неожиданно прервавшись, Эль схватила сестренку за локоть.

– Осторожно!

В ту же секунду на тропинку, поднимая облачка пыли, неуклюже, но на редкость быстро вылетело с десяток пестрых, малюсеньких лошадок, размер которых едва превышал размер взрослой собаки. Пробежав по тропинке небольшое расстояние, табунок столь же неожиданно нырнул в высокую травку с другой стороны тропы – как его и не бывало.

Создания эти были не только малюсенькими, но и до невозможного смешными. Создавалось впечатление, что Поньйи вылеплены из глины неумелыми детскими руками и раскрашены ими же, столь же неумело – вкривь и вкось. Были они, будто размалеваны разноцветными карандашами и красками с потеками и кляксами в самых неожиданных местах своего минилошадиного тела.

– Ой, спасибо, Эль. Чуть не покалечила малявочек… Главное, только про них говорили – и на тебе! Слушай, а почему они не ржут, а хихикают?

– Кто их поймет, может, потому, что они веселые… И потом, я вообще не уверена, что они лошади…

В этот момент из зарослей ромашек вышел еще один Поньйи, остановился, внимательно посмотрел снизу вверх на девчонок, навострил разнокалиберные ушки(одно было больше другого раза в два), понюхал воздух.

– Это вожак, – шепотом сказала Пыль.

– Ага, он всегда позади ходит. Поэтому, если быть точным, то он не вожак, а задняк какой то!

Вожак-задняк опустил ухо (то, что подлиннее), а потом и второе.

– О, смотри, расслабился.

Поньйи скосил маленькую головку (как собачка), моргнул, потом громко «хихикнул», встал на дыбы и исчез вслед за своими подопечными.

– Не, они точно не лошади, – усмехнулась Эль.

– Почему?

– Слишком осмысленно хихикают…

– В каком смысле осмысленно?

– Ну, увидел тебя и давай «ржать». Вот в каком смысле, – уже в голос рассмеялась Пыль.

– Ты ведь сказала, что это от одуванчиковой пыльц… Фу! Какая ж ты мерзкая и гадкая болтушка!

– Ну не злись, друг! – сказала Эль и продекломировала:

Гадкая – не гадкая, а для всех загадка я!

И вовсе я не мерзкая, а смелая и дерзкая!

Вовсе не плохая, но меня все хают!

Вовсе… э-э-э…

Пыль ее перебила, оспользовавшись заминкой сестренки, и закончила «стих»:

Вовсе не болтушка, а просто вру подружкам!

И добавила со смехом:

– Ладно, пошли домой, стихоплет!

– Пошли, тем более что уже практически дошли. А все потому, что поэзия сокращает самый дальний и тяжелый путь!