Лев Альтмарк - Трансфер на тот свет

– Я ищу своего друга, который совсем недавно… – почему-то запинаюсь.

– Умер – ты хотел сказать? – лицо белого человека похоже на неподвижную маску, но мне кажется, что он слегка улыбается. – Не бойся этого слова. Это там, – он машет рукой куда-то в сторону, – люди считают, что смерть – финал существования, потеря всего, что было для них важным и жизненно необходимым. Здесь очень быстро начинаешь понимать, что на самом деле это только очередная ступенька, на которую все мы поднимаемся, чтобы перейти на новый уровень существования. У каждого он свой, как и дороги, ведущие к главной цели…

– И что же это за цель? – невольно вырывается у меня. Всё это я уже слышал от профессора Гольдберга, а вот про цель мне пока никто не рассказывал.

– Цель тебе никто не укажет, потому что это великая тайна. Но даже эта тайна у каждого своя… Пойдём, отведу тебя к твоему другу.

– Ты знаешь, кто мой друг?

Белый человек не отвечает, лишь аккуратно огибает меня и идёт вперёд, не оглядываясь. Минуту раздумываю над сказанным, потом следую за ним.

Кто он? Я так и не поинтересовался, а сейчас хочу догнать и спросить, но почему-то у меня не получается.

– Скажи, – кричу ему в спину, – про какую тайну ты всё-таки говоришь? И почему у каждого она своя?

Не оборачиваясь, человек отвечает:

– Всех нас, по сути дела, волнует всего один вопрос во всех жизнях, что отпущены каждому от начала времён до их завершения: выполнил ли я своё предназначение или нет? Кто, кроме тебя самого, отыщет ответ на этот вопрос? И ведь самое обидное и неприятное – ошибиться. Поэтому мы подспудно переносим ответ на свою следующую жизнь… В этом, наверное, и есть тайна. Ты и сам поймёшь это рано или поздно.

– Но я могу уже сейчас ответить, по крайней мере, за себя, – вздыхаю облегчённо. – Как же мне не знать о своём предназначении?

– Не торопись. Ты даже сотой части самого себя не знаешь. Поверь, сложней всего – давать ответы на вопросы, которые кажутся очевидными. Каждая истина имеет несколько уровней постижения, и кто знает, какой из них самый глубинный? Не торопись с ответами… А сейчас посмотри вперёд, там твой друг. Всё, прощай…

Больше моего попутчика, моего неожиданного Вергилия, рядом со мной нет.

Всё это выглядит очень странно, хоть и кажется чем-то давным-давно известным и пройденным. А может, просто воображение услужливо преподносит картины, которые я столько времени пытаюсь выстраивать в своём сознании, а потом, перешагнув черту, пробую, наконец, увидеть собственными глазами? А может, просто в какой-то момент всё неожиданно начинает наслаиваться друг на друга: давнишние восторги и переживания, полустёртые образы и неясные воспоминания, детские страхи и сновидения?..

Прохожу ещё несколько шагов и смотрю туда, куда указал мой собеседник.

Впереди небольшая группа мужчин. О чём они переговариваются между собой, не разобрать, но Бота я замечаю сразу. Это всё тот же нервный и стремительный человек, который в любой компании всегда становится лидером, но… сегодня в нём что-то переменилось. Это заметно даже издалека.

Впрочем, что тут удивляться? Здесь всё иначе… С другой стороны, откуда мне знать, каков этот мир, если я оказался тут всего несколько минут назад? Рай или ад? Ни на то и ни на другое не похоже. Впрочем, как мне быть уверенным здесь в чём-то, если и в своём мире не очень-то?!

– Бот, – зову его, и он сразу оборачивается.

– А, Даник, и ты уже прибыл, – без интереса говорит он. – Тебя, значит, тоже…

Подхожу к нему и протягиваю руку, но он её не пожимает, только отворачивается и недовольно цедит сквозь зубы:

– Как думаешь, кто нас с тобой сдал?

– Какая теперь разница? – развожу руками. – Что изменится, если ты узнаешь?

– И то правда… – Бот отворачивается и присаживается на корточки, потом осторожно трогает пальцем белый одуванчиковый шар и с интересом провожает взглядом разлетающиеся пушинки. – Жаль, что не смогу добраться до этого гада…

Мне становится немного неловко, потому что речь идёт как раз обо мне, но что он теперь может сделать? Хорошо бы, конечно, выложить ему в глаза всю правду, ведь друзьями мы с ним так и не стали, хоть и провели вместе много времени. Да и не мог я ему стать другом! Не хочу сказать, что я такой правильный и справедливый, но его оружейный бизнес строился на крови, в том числе и на крови моих соотечественников-израильтян, поэтому ничего, кроме ненависти, испытывать к нему я изначально не мог. Но должен был терпеть и улыбаться, чтобы со временем вывести на чистую воду, разрушить его прибыльную концессию, перекрыть канал поставки оружия одуревшим от безнаказанности и лютой злобы к иноверцам исламским фанатикам. И сделать это я должен был даже не по долгу службы, а по совести. Так что никакой он мне не друг, и даже его смерть ничего не изменила: это по-прежнему враг, и притом из тех, которые никогда не смогли бы заслужить прощение.