Olivia Patterson - Ноты в венах

Дальше – больше. Петь каждый ребенок учился с 2-3-х лет.

– Я сыграю ноту, а ты попытаешься повторить, хорошо? – садясь за фортепиано, Эмили непрофессионально откинула подол юбки, будто воображаемый фрак.

– Ля –ааа, – за звучанием клавиши последовал неровный вопль.

Мы пытались поставить ей голос, а бедная девочка не понимала к чему такая срочность, почему мы на неё кричим и почему у неё появилось желание сбежать из магазина с инструментами, с проклятым фортепиано, которое она уже видеть не могла. После двух дней усиленной работы мы убеждались в прогрессе и валились с ног. Параллельно с обучением пению я вспоминал и рассказывал теорию.

– Итак,– мешая моим мыслям, на фоне моего рассказа начала играть скрипка. Эмили небрежно водила смычком, чтобы успокоиться и восстановить силы.– Не могла бы ты?

– У нас тут одно просторное помещение на троих, собери мысли в кучу и рассказывай – она нетерпеливо высказалась.

–Каждый звук обладает потенциально ощутимой энергией. Есть звуки, которые положительно влияют на организм человека, а есть те, которые опасно слышать даже в течение нескольких секунд. Поэтому на всякий случай нужно носить с собой звукоизолирующие наушники. Всё в мире издает звуки. С ними можно резонировать. Голос человека на определенном этапе, эм… развития может резонировать с любой материей, изменяя и преобразуя её – я посмотрел на ученицу, которая, в свою очередь впила в меня любопытный взгляд. Мне было привычно что-то говорить, однако я не был уверен, так ли формулирую то, что происходило со мной на протяжении всей жизни. – Есть два пути преобразования: физический и волновой. Во время физического энергия направляется внутрь, сила человека возрастает, и появляются… можно сказать, сверхспособности. Скорость, гибкость, механическая сила и их вариации.

Я встал, чтобы наглядно продемонстрировать свои слова. Решив, что нужно показать что-то простое, я попросил Эмили сыграть припев песни скрипача, который 8 лет назад победил на международном конкурсе «Vastevision». Начался прерывистый проигрыш. Будто нож струны рвали воздух, полости внутри лакированного инструмента завизжали, будто в них рождался ураган. Я сосредоточил взгляд на обжигающих лимоновых линиях на ногах.

Тут же, несмотря на робость, начав свою часть, я пробовал мышцы ног и рук на готовность. Бросив волну по телу, я вырывал её из себя же. Я протянул несколько нот, разнесшихся по комнате со скоростью, с которой я готовился начать представление. И крутанулся на месте, закончив тяжелым звуком. Для меня, может быть, прошло полминуты, но крутился я около 2 секунд.

– Глазам не могу поверить,– Аиша вскрикнула и принялась усиленно нам хлопать.

Я посмотрел на Эмили и благодарно ей кивнул, после чего она фыркнула, а её глаза говорили примерно: « Что и это всё? Неужели ребёнку нельзя показать чего-нибудь поэффектнее?». Мне захотелось под землю провалиться, в глазах Аиши я, может быть, выглядел как супергерой, но для неё, излучающей профессионализм, наработанный десятками музыкальных боев, это был обычный неуверенно сделанный трюк. Я продолжил:

– А также волновой, то есть звуковые волны направлены не на себя,– я показал на свою неровно дышащую грудь,– а на среду, которая способна меняться под действием резонатора – я обвел руками пространство, думая какой пример будет наглядным.

– Давай теперь я – Эмили подошла к стойке и взяла мой стакан. – Время дебильных фокусов.

Я не успел среагировать, как она коснулась тускло и боязливо звенящего стакана, подобрала ноту и, весело выдыхая, снесла стакан звуковой волной, отчего тот, колеблющийсяв её руке, протяжно треснул. Подбежав к ней, я с грустью осмотрел больного: трещина распростронялась ровно по цилиндру. И, пока Аиша звонко выражала свои впечатления, я поднял тяжелый взгляд на Эмили, после которого, она поджала непослушные губы, и невинно оправдалась:

– Извини, попался под руку – она как-то нервно отвернулась и направилась к ученице, и где-то в периферии послышалось:

–Волновой путь преобразования требует больше энергии и опыта.

Пока мы практиковались, я успел её возненавидеть. Когда она начинала объяснять что-то или показывать, это выглядело намного лучше и фееричнее моего. Её грация походила на высокомерие, открытость – на лицемерие. И к тому же, пока кто-то говорил вместо меня, мне тяжело было не поддаваться раздражению и оставаться безучастным. Укол гордости вонзался все глубже.