Данила Резак - Месть обреченных

Парень вскинул голову, ища глазами стражника на стене, и когда, наконец, увидел обращавшегося к нему рыжеусого часового, крикнул:

– Староста был болен, когда я уезжал. Сейчас, наверное, уже отдал богу душу! Жену он отправил с детьми, но не знаю куда! Они, наверное, живы и здоровы.

Байер не смел поверить надежде, однако, ликуя в душе, сорвавшимся голосом хрипло спросил:

– А откуда ты знаешь про это?

– У меня письмо от старосты! Письмо для господина Вейса! Я должен передать лично ему в руки!

Байер в нерешительности замер. Стража вокруг задумалась. С одной стороны, они были обязаны сообщить о письме для комтура из больного Чартица, но с другой стороны оставалась немалая доля риска. Парень мог попросту блефовать, чтобы попасть в город до наступления темноты. Встречаться с бродягами и разбойниками, шастающими в окрестностях города, не хотелось никому и никогда.

– Вот что – наконец-то решил часовой – снимай с себя всю одежду, до исподнего! Развязывай мешок и выкидывай свое барахло. Потом сложишь все в кучу и сожжешь! Киньте ему факел и принесите мою рубаху и порты из казармы!

Кто-то бросил вниз факел, который парень поднял. Вздохнув, он вытащил из мешка нехитрые пожитки, кошелек, мандолину и футляр с пергаментом отложил в сторону, и покорно стал стаскивать с себя одежду, ежась от холода и от ощущения направленных на него длинных стрел.

Когда парень, в чем мать родила, стараясь прикрыть рукой срам, поджег ворох одеяния, Байер кинул ему кусок серого жирного мыла, острый нож и грубую щетку из конского волоса.

– Иди, мойся в Бране, затем обрежешь свои лохмы. Только так попадешь в город!

Парень покорно взял вещи, брошенные ему стражником, и поплелся к реке. Некоторое время со стены был слышен плеск воды, и, примерно через час путник вернулся с неумело постриженной головой, парой порезов под ушами и на шее. Одежда Байера висела на костлявых плечах мешком. У юнца был настолько глупый и беззащитный вид, что на лицах суровых стражников появились улыбки, однако общая атмосфера напряженности и страха не дала веселью хода.

Вскоре ворота приоткрылись, и парень проскользнул внутрь. Байер грозно навис над дрожащим от холодной воды юношей и кивнул на мандолину, которую тот робко прижимал руками к груди.

– Это что?

– Я играю немного, пою… Я не могу ее бросить.

Стражник смягчился и положил руку на плечо паренька.

– Пойдем, сынок. Высохни, поешь, приди в себя, и ночью я отведу тебя к комтуру. Надеюсь, что ты принес важные для него вести, иначе тебя бросят в тюрьму. Знаешь, каково в темнице, таким как ты? Тяжело и неуютно…

Парень задрожал от слов стражника еще больше, однако вздохнул и пошел за его удаляющейся спиной, покрытой засаленным кожаным плащом.

После холодного ужина из бобовой похлебки и стакана «Doppelganner» -а, стражник долго и настойчиво выспрашивал у парня подробности обстановки в Чартице, затем рыжеусый солдат вывел Яна из подвалов башенной казармы и повел по узким переулкам ночного города к Дворцу Истины, где располагалась городская стража.

После получаса ходьбы, перейдя площадь с белыми мраморными фонтанами, изображающими диковинных зверей, побеждаемых героями, закованными в латы, Байер и Ян встали на ступени Дворца Истины.

Колоссальное сооружение из гранита с золотистыми прожилками, встречающегося лишь в Проклятых Штольнях, угрюмо и властно нависало над окрестными зданиями. Над четырьмя порталами, ведущими ко входу во Дворец, красовались зловещего вида горгульи, у одной из каменных тварей было сломано крыло, а у второй слева на хищной морде была выбоина. Узкие высокие окна Дворца со стеклами синего цвета были темны. Лишь местами на верхних этажах виднелся мертвенно желтый свет масляных ламп и светильников. Шла смена Ночной стражи. А в самой восточной из угловых башенок, напоминающих шестигранные конусы, располагалась приемная Клеменса Вейса, чье прозвище Палаш стало притчей во языцех среди жителей города. За окнами башни бродили тени. Комтур не спал.

Путники преодолели девяносто девять ступеней, Байер повел парня к входу и оба они зашли внутрь через широкие дубовые двери, украшенные завитушками из слоновой кости. Стража была открыта и днем и ночью, а на часах возле здания никогда не было солдат. Подобную мишуру начальство не терпело и считало излишним ставить людей на всякого рода бесполезные, но почетные караулы.

Изнутри Дворец не был настолько интересен и величав как снаружи. Обилие комнат, в которых располагались различные службы и ведомства разного ранга, напоминало большой улей или муравейник. Строгие интерьеры мрачных коридоров, охраняемые внушительного вида железными исполинами в доспехах прошлых эпох, давили на человека своим холодным спокойствием, и Ян сразу почувствовал себя жалким и ничтожным. Ему стало не по себе. Старые картины в черных от времени окладах из золоченого дерева изображали сцены невероятные и захватывающие. Возле одной из них Ян остановился и, несмотря на то, что Байер нетерпеливо тянул его за собой, спросил: