Клэр Твин - Вампиры в Салли Хилл [litres самиздат]

– Уже нет, – резко бросила я, затем прикусив язык. Не стоило мне этого говорить в порыве гнева.

Все поглядели в мою сторону. Выражение лиц Билла и Генри говорило: «Зря». Чёрт подери.

– Его поймали? – влился в беседу Феникс, изучая физиономию каждого.

Как раньше я этого не замечала, он опасный тип. У него хитрые глаза.

– Нам ничего неизвестно об этом, – соврал Хофер, заснув руки в карманы пальто.

– Что ж, мы скажем своему отцу, тот быстро устранит этого монстра. Охота – наше излюбленное занятие, – продолжил брюнет с безмятежной улыбкой, будто речь идёт о мороженом.

В груди всё онемело. Я пытаюсь сохранять спокойствие, но мои глаза выдают меня, поэтому я опустила их на землю, рассматривая свою испачкавшуюся подошву обуви. Если Феникс сделает это, Билл не сможет обращаться, а это ему необходимо. Держать внутри себя оборотня, это вам не чихуахуа в сумке прятать.

– Нет необходимости принимать крайние меры, Феникс. Мэр поставил забор по всему периметру леса. Люди в безопасности, – сказал в своей холодной манере Генри.

О да, я скучала по этому ледяному принцу.

– Полагаю, с мэром проблем не возникнет? Он и сам будет рад такой идее, а, Билл? А насчёт безопасности я бы так не спешил. Неизвестно, что может произойти уже завтра.

Повисло напряженное молчание. Хофер сверлит неприязненным взглядом Олсона. Они будто ведут немой диалог, где мы остались безучастны. Каждый из нас невольно стал свидетелем того, как скулы на лице Билла твердели и превращались в остроконечный камень, глаза щурились и горели гневом, а тем временем на лице Феникса не дрогнул ни один мускул. Эта игра взглядов продолжалась бы до вечера, если бы к нам не приблизилась мужская фигура. Моя кожа получила кипяток и в ужасе завопила, однако я не издала ни одного лишнего звука. Туман в глазах рассеялся, и мне удалось разглядеть человека.

– О, пап, – отвлёкся Феникс, растянув рот до ушей.

Перед нами во всей красе стоит мужчина сорока с лишним лет, среднего телосложения и пепельными волосами, уложенными вверх. Его глаза имеют форму лепестка ромашки, а цвет их темный, почти чёрный. Нос прямой, а кончик острый, слегка имел благородную форму. Это тот самый Николас Олсон. Его взгляд плавно гуляет сперва по Генри, а затем он перешёл на меня и замер.

– Знакомься, отец, это наши школьные друзья, – каким-то странным голосом представила Скай, указав рукой на нас с Ридлом.

Девушка обратилась к отцу так, словно они друг другу чужие люди. Хотя, судя по внешнему грозному виду Николаса, она его просто побаивается. Я её понимаю.

– Здравствуйте, – чеканя каждую букву, произнёс тот, а после повернул шею к детям, – мы уходим.

– Как? Сейчас? – удивилась девушка. – Мы хотели дождаться вечера, чтобы написать письма мёртвым и бросить в костёр.

Обычное дело. Каждый год в день памяти жертвам волка абсолютно все жители городка пишут письма для мёртвых и сжигают их на городском костре либо в любом другом месте. Главное то, чтобы ветер разнёс пепел предложений по воздуху. Радость в том, что писать можно не только «дюжине», но и своим родным. Это уже традиция.

– Зачем тебе это, Скай? Тебе некому писать письма, – грубо отмахнулся Николас, сверкнув тёмными глазами.

Девушка с пшеничными волосами поникла и спрятала лицо, собираясь с оставшимися силами. Этот человек чёрствый урод.

– Пошли, Скай, – подогнал сестру Феникс, развернувшись к нам спиной.

Никто из Олсонов не попрощался, лишь девушка бросила напоследок потерянный взгляд на Генри, а потом растворилась в толпе. Любезность или фальшивая игра Олсонов подходила к концу. Они долго не смогут играть в идеальных людей. Рано или поздно, но маски падут.

Позже, с наступлением сумерек каждому вручили листок с ручкой. Кто-то прямо в эту секунду пишет письмо на кладбище, рядом с мёртвой женой, которая ушла так скоро, не сказав «прощай». Какой-нибудь одинокий парень, потерявший мать, сидит за своим столом дома и царапает ручкой заветные слова, которые он не смог сказать родному человеку при жизни. Другой же чиркает, а затем скомкает листок в клубок мусора и бросает в угол комнаты, не понимая, зачем он пишет живому человеку, который умер только для него единственного. Кто-то сидит на своей кровати и смотрит на мерцающие огни города, вытирая слезу на щеке. А кто-то сидит за столом в «Мокко», попивая горячий шоколад и старательно выводя каждую букву для рыжеволосого друга, который наблюдает за этим действием со стены из фоторамки.