Хосе Сомоса - Кроатоан

Нужно выйти наружу. Кармела должна предупредить остальных.

Девушка пытается вспомнить что-то определенное, но не может отличить реальность от грез. Видела ли она ползущую по полу Фатиму? Пил ли Борха водку, готовил ли Серхи кофе? И как бы то ни было, где они все теперь?

— Фати! Борха!

Ее обволакивает тишина.

Кармела, пошатываясь, поднимается на ноги. Под тонким свитером девушка обливается потом. Брюк нет: в какой-то момент она от них избавилась, но в ворохе одежды на полу их тоже нет. Девушка узнаёт рубашку Борхи и верх от больничной пижамы, — кажется, эту пижаму носила Фатима.

— Борха? Серхи? Фатима?

Кофеварка покоится в углу вместе с остатками кофе, а рядом стоит полная чашка.

Кармела смутно помнит, как Серхи предлагал ей кофе. Для нее это первый в жизни опыт с кислотой, голова кружится — может быть, из-за мерзостного запаха, распространившегося по всей обсерватории («это трупы», — вспоминает Кармела).

— Борха… Серхи… Нико… — зовет она, переступая (на ногах у нее только бежевые чулки) через предметы одежды и чьи-то вещи, раскиданные на полу: расческа, еще одна чашка, ее собственные туфли…

В прихожей Кармелу охватывает холод. Все три двери закрыты, но люк наверху откинут. Через него в маленькое помещение проникают слабые отблески рассвета.

Страх Кармелы становится острым и давящим, как боль.

«С ними случился „Кроатоан“, и они ушли все вместе. Мигрировали. Возможно, они оставили после себя какое-нибудь слово, нацарапанное на дереве… ОНТЕ… РУСКО… ЗЕРАД…»

Кармеле хотелось бы и дальше звать на помощь, но приступ головокружения лишает ее сил. Она вцепляется в дверной косяк. Когда девушка открывает глаза, взгляд ее упирается в лесенку, ведущую наверх. Какие-то пятна. Кармела подходит ближе и наклоняется, опершись о ступеньки. Пятна — это свежая кровь. Кровью вымазаны и деревянные поручни. След ведет девушку дальше, к двери в лабораторию.

Кармела вытягивает руку, задерживает дыхание и открывает дверь.

В лаборатории свет мутный, грязный. Однако его хватает, чтобы Кармела рассмотрела обоих.

Серхи закинул большую голову назад, рот его приоткрыт. Фатима, подчиняясь закону непонятного равновесия, склонила голову вперед. Одежды на ней нет, тело прикрыто больничным халатом Серхи. На животе у поэтессы лежат исписанные листы. У Серхи кровь на животе, у Фатимы — на ладонях и ступнях.

В первые секунды Кармела еще надеется, что они спят. Она проверяет, в каком состоянии крысы в клетках. Большинство из них живы, но выглядят животные не лучшим образом: пасти и передние лапы окровавлены. Несколько крыс умерли от потери крови. Таким образом, Кармела убеждается, что пик затронул всю обсерваторию. «Только не меня».

И тогда она задевает ногой открытую баночку.

Именно ее Борха показывал ей вечером: «Тетродотоксин».

Кармела знает: смерть вокруг нее, она повсюду. Может быть даже и так, что исчезла уже вся прежняя жизнь во Вселенной, но именно эти две жертвы, именно они , отнимают желание жить у нее самой.

Почему они так поступили? Почему именно сейчас, когда сквозь ночную тьму уже пробивается рассвет? Кармела застывает, глядя на две бездвижные фигуры. Она даже не плачет: ее переполняет гнев. Ей хочется бить их и костерить на чем свет стоит за то, что они сели на свой частный поезд в царство теней. Ей хочется…

Легкий шум, Кармела вздрагивает.

А от следующего звука, совсем обыденного, девушку окатывает волной ужаса.

Короткий смешок.

— Борха?

Никакого ответа. Кармела понимает, что и шум, и смешок донеслись из-за одной из двух закрытых дверей. Либо из кладовки, либо из туалета.

Девушка осторожно закрывает дверь в лабораторию, как будто продолжая верить, что Фатима и Серхи спят, и на цыпочках возвращается к двум оставшимся. Две двери — две возможности. За одной из них ждет награда, за другой — удар током. Это как эксперимент на выбор.

Кармела выбирает дверь в кладовку, открывает и видит Борху: изломанного, покрытого кровью и порезами, обнимающего электрогенератор. Но ведь это не Борха — это его пиджак. Кто или что могло его так искромсать?

Кладовка совсем невелика по размерам. Здесь есть полки и ящики, а на стене висит календарь за год, которого больше нет и который уже никогда не наступит.

— Бор…

Знакомое имя застревает в горле. Ощущение одиночества на маленьком острове душит все сильнее, ее как будто похоронили заживо. Девушка протягивает руку к третьей двери и медленно открывает.