Павел Парфин: Сопротивление бесполезно! [СИ]

…В то утро, когда друзья только-только отмыли под колонкой руки от крови, было на редкость тихо и спокойно. Белые рыхлые облака, точно губки, увлажнили несколько вогнутый лоб неба и послушно разбежались к линии горизонта. Теперь небосвод сиял, как чисто вымытое оконное стекло. Со дворов, мимо которых проходили Гриценко и его друзья, аппетитно тянуло запахом кориандра и мирным, домашним дымком. Никому не хотелось расходиться. Давно уже люди и машины включились в ежедневный, порой не поддающийся никакому осмыслению ритм. Давно открылись магазины. Друзья взяли в гастрономе пива, Маше — колу и вышли на улицу. Уселись под желто-белым полиэтиленовым зонтом отмечать победу.

— Нет ничего проще, чем разделаться с вурдовампами! — сказал вдруг Серега и, сделав два длинных глотка, продолжил: — Но совершенно непонятно, как вы меня… переделали?

— А ты разве не помнишь? — с доброй ухмылкой спросил Спинов-старший.

— He-а. Помню только: крови хотелось ужасно. Зашел к тебе в дом, сделал пару шагов по темному коридору, на голову упала какая-то скользкая дрянь…

— Это сеть, — подсказал Вовка.

— …Да, наверное, и… Черт его знает, шо потом было!

— Ну что, Вовка, говорить ему? — продолжая улыбаться, Спинов повернулся к сыну.

— Думаю, не стоит, — подмигнул Вовка.

— Да, пусть это останется нашей тайной, — поддержала Маша. — Хорошо, пап?

Глядя на мужчин, она вдруг расхохоталась. Так беззаботно, так легко, будто и не пережила она недавний кошмар, будто не отделял ее от смерти один укус чудовища… Вслед за девушкой рассмеялись и ее спутники.

— Ну ладно. Ваша взяла, конспираторы, — улыбаясь, сдался Гриценко. Потом почесал затылок. — Но хотя бы скажите, где моя жена?

…Через два дня жена Гриценко ждала его дома. Около десяти утра Серега вернулся с биржи по трудоустройству, где встал на учет. Зашел в дом, а тут на тебе — Людка собственной персоной!

— Машка к Вовке Спинову поехала, — не отрываясь от телевизора, ни с того ни с сего сообщила Людка. Она сидела в кресле и ела свежесваренный рис. На ней был обычный домашний халат с изумрудными лилиями.

— А ты разве… не того? — обалдевший до крайности, уставился на жену Гриценко.

— Чего это ты день с оскорбления начинаешь? — обиделась Людка, нервно поправляя на груди халат. Гриценко, продолжая глупо пялиться на жену, обошел кресло, снова встал, как остолоп, против нее. С испугом почувствовал, как холодная струйка пота скатилась между лопаток.

— Ну ты же вроде как… вурдовамп?

— Уже нет, — не согласилась Людка, подбирая вилкой последние рисинки.

— Как это?! — не понял Серега. Радость внезапной волной захлестнула его, брызнув из глаз двумя нечаянными слезинками. Но жена молчала.

— У каждого свои секреты, — сделав трехминутную паузу, наконец заметила Людка. Выдержка у нее была что надо. — Вот в церковь ходила… Знаешь, давай оставим этот разговор!

Но Гриценко все никак не удавалось справиться с волнением. В задумчивости он походил по комнате.

— Так ты, значит, меня и грызть не будешь?

И снова жена ответила не сразу. Смерила Серегу долгим оценивающим взглядом.

— Хм, вот доживем до ночи, а там поглядим.

Гриценко уже был готов все забыть и простить, как вдруг ему привиделся пятый, последний сон о графине Батори…

— …Наказание есть функция времени, вины и милости божьей, — говорила графиня Элизабет Батори, вытаскивая из черной шляпы голову Бритоголового Здоровяка. — Но на бога тебе глупо надеяться. Посмотри, сколько вокруг вампиров! Скоро и ты станешь одним из нас.

В очередной час гольф Здоровяк оступился в прошлое и снова очутился в мире кровожадной графини. Как ни странно, его здесь ждали.

Поскольку Здоровяк был абсолютно лысым, мадам Батори пришлось вытягивать его из черной шляпы за ухо. Элизабет играла роль фатальной фокусницы. На графине были высокие черные сапоги, черные галифе и черная мужская рубашка с накладными карманами. В глазах мадам горел, разумеется, красный, кровавый свет. Она остановилась в пяти-шести шагах от шляпы, опершись о стальную клюшку для гольфа.

Шляпа имела классическую форму цилиндра (странно, каким ветром занесло ее в средневековую глушь?). Когда-нибудь в будущем ее, возможно, станет носить какой-нибудь респектабельный миллионер-кровопийца, предпочитающий пресному поцелую жены стакан пролетарской крови, гавайскую сигару и сомнительный бутон крашеной шлюшки. Но это случится когда-нибудь… может быть. Сейчас же шляпа стояла посреди старой театральной сцены, чьи подмостки пахли гниющим деревом и лошадиным потом. Из шляпы, недоуменно озираясь, высунулась голова Здоровяка. А ведь еще минуту назад графиня Батори, артистично покачивая бедрами, вытягивала красно-черную ленту. И вдруг — голова Здоровяка. За ухо ее, за ухо!