Атеро Виртанен: Благородная империя

— Дай посмотрю, — сказал он, дрожащими руками извлекая оттуда аптечку, — сейчас…

— Не смертельно, — перебил Терну. — Все в порядке.

— Не в порядке, — Мурдикин схватил лейвора за руку и воткнул в нее инъектор с болеутоляющим, — сейчас… вот… это поможет.

— Diri, но…

— Не могу на это смотреть, фу, — сплюнул Фуркум, накладывая на лапу нанобинт. — Я боюсь крови…

Нанобинт заискрился, Мурдикин вздохнул с облегчением. Боль мгновенно отступила; нанобинты заживляли почти любые небольшие раны.

— Лучше?

— Немного.

— Противник отступает, повторяю, противник отступает, — донесся хриплый голос командира. — Вперед! Те, кто может сражаться, теснят их к залу ожидания, остальные за нами.

— Пошли, — привстал Фуркум и протянул Терну руку, — пошли.

Лейвор оперся на друга, и они направились к залу ожидания. Стрельба, все еще интенсивная, постепенно удалялась. На полу валялись изуродованные трупы в неестественных позах, некоторые — с отсутствующими конечностями.

Путь был долгим и мучительным; в огромном аэропорту оказалось легко заблудиться, а входы находились от зала ожидания очень далеко; к тому моменту, как первая группа добралась до него, охранявших зал сепаратистов уже покарала вторая.

Внутри действительно сидели заложники — четыре десятка людей, среди них и женщины, и старики, даже несколько детей. Солдаты согнали их в центр зала, к табло, и окружили; сержант окинул комнату взглядом, раздал приказы и утомленно опустился на сиденья; двое медиков разложили аптечки и принялись осматривать раненых. Инженеры сразу приступили к работе, воины из второй группы отправились наверх и скоро исчезли из виду. Вскоре вдалеке послышались взрывы и гул реактивных двигателей — имперская авиация приступила к бомбардировкам.

— Третий, подойди ко мне, — позвал сержант. Шеркен подчинился.

— Ты ведь соврал, да? — строго спросил Ингрив. — Зачем?

— Седьмой принцип, riihore.

— Седьмой принцип, говоришь? — на секунду командующий задумался. — Нельзя им всегда следовать.

— Как же нельзя? — возмутился Терну. — На них стоит Империя.

— Принцип «оберегай честь» запрещает ложь.

— Я…

— Император Синвер был идеалистом, — грустно сказал Ингрив. — Ты ведь дворянин, так, третий? Не будь ты таким молодым, я был бы у тебя в подчиненных. Вас учат этим принципам, они очень красивы. Но любой простой солдат, обычный Киву из какого-нибудь Хиру Сиглора, скажет тебе, что в мерзкой грязи, в которой мы все возимся, соблюдать их не только невозможно, но и вредно, и будет совершенно прав. Быть рыцарями — удел офицеров, но не солдат. Здравый смысл, Шеркен, вот что важно.

— Я решил, что обременять командование своими проблемами недопустимо, — Терну сохранял внешнюю невозмутимость, но в глубине души понимал, о чем говорит сержант. Лейвора учили по книгам, где война красива и величествена, и первый опыт его разочаровал.

— Понятно, — кашлянул Ингрив. — Благородные тилуры должны забыть о себе, да… Только вот от твоей честности зависит наш успех. Убитый умирает один, раненый губит и союзников тоже. Сейчас у тебя был нанобинт, но в следующий раз может повезти меньше.

— Sind himmur, riihore, — краем глаза Терну заметил, что Фуркум присел рядом с одним из детей; тот сперва испугался, но дружелюбная улыбка тикку быстро успокоила его.

— Милые, правда? — сказал тот, когда лейвор приблизился к нему. — Всегда любил щенков, что наших, что человеческих.

— Может быть, — Терну с интересом наблюдал, как мальчик пяти-шести циклов играет с пышным хвостом его друга. Волнение от сражения почти прошло, хотя сердцебиение еще не выровнялось; лейвор чувствовал себя совершенно опустошенным.

— В лучшие времена неподалеку от нашего дома жили какие-то нищие, рабы, наверное, — тикку слегка захихикал, когда ребенок ухватил его хвост и стал мотать из стороны в сторону. — Мы их подкармливали, пока взрослые не умерли. Должно быть, болезнь какая-нибудь.

— И вы взяли детей? — угадал лейвор.

— Да. Отец тогда сказал, что это первый принцип. Помнишь? Shetor mordreiv. «Храни верность». Я тогда удивился, люди же вроде как низшие существа… Потом дошло.

— Ему просто стало их жаль, — предположил Шеркен, — только жалость до добра не доводит.

— Наверное, так, — согласился Фуркум.

Ребенок светло посмотрел на них и широко улыбнулся. Его мать, смуглая женщина, не старая, но утомленная жизнью — это было видно по ее глубоким темным глазам — спокойно наблюдала, как ее сын игрет с лангоритами, словно совсем их не боялась, хотя следовало: много веков между людьми и лангоритами шла кровавая борьба, и даже там, где расы сосуществовали, мир всегда оставался шатким.