Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

Мы прошли в гостиную, представлявшую собой весьма просторное помещение, в дальнем углу которого стоял клавесин. На стенах висели пёстрые ковры, а по периметру комнаты располагались диваны и кресла с каким-то ярким восточным орнаментом. В кресле между клавесином и диваном сидела приятная пожилая дама, должно быть, донна Чечилия. С другой стороны дивана на табурете сидел Никколо Альджебри, высокий, черноволосый человек на вид лет тридцати пяти, и тоже с орлиным носом, как у отца, одетый в костюм цвета #000080 (почти как у меня). Архитектор увлечённо чертил что-то на бумаге. На диване же восседала очаровательная молодая женщина в, так сказать, интересном положении, должно быть, его жена. На руках она держала ребёнка примерно одного года от роду, который постоянно вопил и вырывался, норовя ударить по носу своего трёхлетнего брата. По комнате носились четверо сорванцов лет примерно от девяти до тринадцати, лупя друг друга по голове папками для нот.

Да, думаю, такой же точно дурдом творился в доме у моей сестры Ольги, когда я единственный раз приехал к ней домой, в Хельсинки, чтобы переночевать перед одним ранним рейсом в Дрезден, где я должен был прослушиваться в один частный камерный театр, которым руководил друг моего отца.

Приехал я ранним вечером. Меня сразу обступили трое очаровательных светловолосых «снусмумриков»*, как сестра часто называла своих сыновей и сразу потащили в комнату играть в настольный футбол. Вроде бы ничего не предвещало неприятностей. Вскоре с работы пришёл её муж, Алтти, угрюмый светловолосый парень двухметрового роста, и мы все вместе сели за стол.

Спустя какое-то время Ольга пошла укладывать спать младшую дочь Ловису, «снусмумрики» тоже убежали к себе в комнату, а мы с Алтти остались за столом.

— Some beer? — с акцентом по-английски предложил дорогой зять. Чем меня всегда радовал Алтти, так это тем, что ему, похоже, было абсолютно наплевать на любые недостатки собеседника, будь то слепой, хромой или такой как я.

— No, please, — я вынужден был отказаться от «смертельно опасного» для меня напитка, но обижать «родственника» тоже не хотелось. А у меня как раз с собой были три бутылки перцовой водки, предназначенные в подарок директору театра.

В итоге, всё кончилось очень плохо: директор остался без подарка и без артиста, Алтти, у которого, оказывается, была непереносимость крепкого алкоголя, уронил сервант, разбив дорогущую коллекцию амёбообразных разноцветных ваз дизайна Альваро Аалто, а заодно и сломал себе нос. Я же вообще проснулся около двух часов дня, в помойном ведре и с разбитой губой, опоздав на все возможные рейсы. После этого случая старшая сестра больше меня на порог не пускала.

Пока маэстро любезно представлял меня всем своим родственникам, Доменико подошёл к Анне Марии Альджебри и присел рядом с ней на диван.

— Узнал меня, малыш Челлино? — улыбнулся Доменико, обращаясь к сыну Анны, Марчелло.

— Конечно узнал, — ответила синьора Альджебри. — Челлино, поздоровайся с крёстным.

Мальчишка обрадовался и захлопал в ладоши, а Доменико осторожно взял его на руки и посадил к себе на колени, нежно обнимая и целуя в щёки. Признаюсь, я впервые видел такое искреннее проявление ласки к чужому ребёнку.

Несмотря на царивший в доме хаос, концерт всё-таки начался. Первым выступил, конечно же, хозяин дома, сыграв на клавесине свой новый цикл сонат. Далее был дуэт Карло Альджебри и Доменико, который ему также и аккомпанировал. Дуэт был странный, они просто по очереди пели различные числовые последовательности, чем приятно меня удивили. Всё это время я сидел в кресле справа от Никколо Альджебри.

— А где же ваш брат Стефано? — шёпотом поинтересовался я у Никколо.

— В комнате у себя. Отец его выдрал и запер на сутки. Пусть в себя приходит после вчерашних подвигов. Не беспокойтесь, через час отец его выпустит из-под домашнего ареста.

Да уж, думаю я. Строгие порядки были в то время, а я ещё сердился, когда родители сделали мне всего лишь выговор после того, как я напился и прогулял учёбу.

На середину комнаты вышли три старших внука маэстро — Джованни, Антонио и Джулио, и под аккомпанемент своего дедушки спели трёхголосный канон. Как я позже узнал, одиннадцатилетний Антонио уже был virtuoso, а вот девятилетнего Джулио, обладавшего потрясающим, почти инструментальным дискантом, никто не мог уговорить последовать примеру брата. Он просто ложился в коридоре на пол и со слезами умолял его не трогать. Бедный парень!