Нина Ненова: Контакты с утопленником

Гроза, приближается гроза… заметалась я в панических «рассуждениях»: а ведь даже луны не было… Я встала, пошатываясь, и, инстинктивно прижимая градусник к телу, подошла к ближайшему окну. Открыла его одной рукой, облокотилась на подоконник и подняла свою тяжелую голову к небу. Никаких туч, остекленелые звезды светили вверху, словно по заказу астронома. Нет, запах шел не извне.

И что теперь?

Да ничего, и тем не менее завтра рано-рано утром я хватаю свой чемодан и удираю отсюда… «Почему?» — огорченно спросит меня отец. — «О, это было необходимо, потому что пока я лежала в постели, меня осенило прозрение, что я колодец. — Господи, прости мне эту полнейшую глупость!.. — а потом кто-то «подслушивал» под моей дверью, а сердце его стучало у меня в голове, и потом запахло озоном». Впрочем, вроде уже и не пахнет. Выветрилось что ли, или я окончательно проснулась? К черту! Мне нездоровится, в этом все дело! Наверное, я опять заболеваю!

Я села на единственный, пророчащий одиночество стул, достала градусник, нервно встряхнула его и посмотрела на часы: 22:25. Выходит, прошло не более десяти минут с тех пор, как… не знаю что. Я смерила температуру, на сей раз по всем правилам, и установила, что она не только не высокая, а даже низкая, ниже моей обычной. Нечто, что должно было бы меня встревожить, но получилось как раз наоборот — меня охватила такая невыносимая досада, что просто в глазах потемнело. Со мной не редко бывало, что я чувствовала себя непосильным бременем для себя самой, и сейчас выдался именно такой случай.

Я быстро закрыла окно, положила градусник на тумбочку, чтобы ночью он был у меня под рукой, и разобрала постель. Потом достала из ненавистного чемодана купальный халат, сумочку с туалетными принадлежностями, а также тапочки — совершенно новые, чтобы «не срамиться перед людьми», сунула в них ноги с презрительной по отношению к самой себе гримасой и отправилась в ванную. Но не удержалась и остановилась перед комнатой госпожи Ридли. Я испытывала большое искушение заглянуть внутрь. Правда, этого делать не полагается, но… Рука моя сама собой нажала на ручку двери. Оказалось, заперто. Тем лучше. Только этого мне не хватало — чтобы слуга или тот, кто подслушивал под дверью, увидел, как я, не успев поселиться, даю волю своему любопытству. Я почти побежала по коридору, словно кто-то гнался за мной. Крадучись вошла в ванную, бесшумно закрыла за собой дверь, сделала шаг и… опять конфуз!

В ванной была… женщина.

Она стояла под закрытым душем спиной к двери, так что мне были видны только ее икры. Все остальное было скрыто волосами — густыми и удивительно длинными, черными, как траурная плащаница, которые медленно спускались вниз, все ниже и ниже, до самых мертвенно белых икр. Ну, положим, женщина просто наклоняла голову назад, и все-таки… В этом чересчур медленном движении ее темной фигуры, неясно вырисовывавшейся сквозь клубы пара в грязновато-желтом свете двух низко свисавших ламп, было что-то гнетущее. Таинственное и даже зловещее. Словно она не просто заканчивала мыться, а завершала особенно опасный языческий ритуал, от воздействия которого освобождалась с трудом, путем мучительных усилий. Лужа, в которой она стояла, тоже казалась темной от ее двойной тени — дырка с наполовину выдернутой затычкой заглатывала воду глоток за глотком с порождающим неприятные ассоциации бульканьем. Пахло дешевыми духами, плесенью и, бог весть почему, мокрой шкурой животного. Невидимые капли стучали беспорядочно по неровному замызганному цементу.

«Вот эта женщина и подслушивала под дверью!» — мелькнуло у меня в голове. Потом пошла в ванную, вымылась минут за десять и… Нет, пожалуй, это было не совсем так. Я отступила, задрожав, на шаг назад. Я хотела уйти, прежде чем она меня заметит, но она ощутила мое присутствие. Или притворилась, что заметила только сейчас? Она повернула голову, и лицо ее выглянуло из мрака необычайной плащаницы волос — удивительно, даже потрясающе невыразительное. Ни молодое, ни старое, ни красивое, ни безобразное, ни… В сущности никакое. И ничье : до такой степени оно было лишено какого-либо выражения. Тускнело в овале черной рамы, и казалось абсолютно пустынным, словно Творец забыл вдохнуть в нее душу.

— Извините, — забормотала я, все сильнее охватываемая «ритуально-траурными» впечатлениями. — Я не знала, что… Не слышала шума, и поскольку было не заперто…

Женщина кивнула, вероятно, здороваясь. Неловко повернулась на пятках, и ее тело забелело передо мной, как чересчур туго набитый тюк хлопка. Уродливое?! Чушь. Просто она была беременна. Мне захотелось громко рассмеяться. Какая там «неодушевленность»! В ней не одна, а две души, подумала я. И вообще все это так обыкновенно. Она хотела познакомиться со мной, но подойдя к двери передумала. «Поздно, отложим до завтра», — решила она и ушла. А то, что я в это время была в неком болезненном состоянии, то это уж мое дело. Да, обыкновенное, житейское… Но ощущение, что тем не менее не все тут в порядке, продолжало сжимать мое сердце, заставило даже не слишком тактично уставиться на ее огромный, на первый взгляд гладкий живот. И тогда…