Сергей Бабернов - Зверь??? [СИ]

— Иди к чёрту! — Игорь вырвал пластик, свернул пробку, задержал выдох и глотнул. Наконец-то! — Теперь можно и поработать!

Пока гении в халатах цвета гусениц жонглировали внутренностями парня, Каплик пытался что-то втолковать Красильникову. Игорь не то, что слушал профессора вполуха, он просто перестал воспринимать его голос. Однако тот всё равно трепался и при этом успевал перекинуться словечком — другим со стервятниками. Работники же скальпеля с противным звуком принялись пилить череп.

Спирт уже не жёг внутренности и горло, он становился частью Красильникова — сперва его организма, а потом уже и сознания. Игорь почувствовал приступ сентиментальности — один из признаков подступающего опьянения. Как часто он ночи напролёт, сидя у телевизора (запои, как правило вызывали бессонницу) и, поправляя состояние из пластиковой бутылки пива, вдруг чувствовал, как едва сдерживает слёзы при очередной сцене из следующих один за другим фильмов. Состояние препоганейшее! С тоской вспоминались времена, когда он мог позволить себе быть циничным филантропом. Ностальгия вызывала ещё больший приступ плаксивости. Жуть! Правда, до сегодняшнего дня, капитан позволял такие приступы себе лишь в гордом одиночестве, оставаясь для окружающих прежним (изрядно потрёпанным, если уж не кривить душой) Красильниковым, сейчас же ситуация выходила из-под контроля. Не хватало ещё зашмыгать носом перед этими мясниками.

И тут Игорь неожиданно (вот что значит привычка!) выкинул нечто, за что его не любили в отделе. Он жестом попросил Каплика замолчать, прокашлялся, подумал немного и закурил. Предупреждая протесты, капитан шагнул к столу.

— Ну и халтура, мать вашу! — Красильников выпустил струю дыма прямо в лицо ошалевшим патологоанатомам. — Вас, козлов, и на пушечный выстрел нельзя подпускать сюда!

— Игорь Владимирович… , — проблеял Каплик.

— Я тридцать с лишним лет Игорь Владимирович! Что с этого? Почему не ведётся запись о порядке вскрытия?! Диктофон купить жаба душит?! Возьмите амбарную книгу! Заведите специального человека! Для записей! Профессор я удивлён! Возмущён! К тому же кто сказал, что произошло самоубийство?! На суицид любой глухарь списать можно! Где протокол осмотра места происшествия?!

С минуту Игорь наслаждался заключительной сценой из «Ревизора». Не знавшие об особенно-стях его характера потрошители окаменели. Да и Каплик мало чем отличался от идола острова Пасхи. Позже грянула буря, но капитан плевать на неё хотел. Он полностью рассчитался за то, что его сюда притащили.

— Игорь Владимирович! — разгневанный Каплик не орал, а громко, очень громко шипел. Игорь очень удивился подобному таланту профессора и тут же дал себе слово почаще доводить оного.

— Избавьте нас от пьяных выходок! И прекратите курить!

Он схватил Красильникова за локоть и вытолкал за дверь.

— Ждите здесь! И не вздумайте уйти! Охрана стреляет без предупреждения!

Игорь, при всём его презрении к собственному бренному существованию, пока не собирался, кидаться под поезд, пить мышьяк или совать пальцы в розетку. Профессор мог бы и не напоминать об опасности самостоятельных прогулок по коридорам. Одного взгляда на терминаторов было достаточно, чтобы понять — эти ребята мыслительными процессами не отягощены. Пальнут за милую душу. Без всякой достоевщины.

Предаваясь злорадству, Красильников затушил сигарету о стену, бросил окурок посреди коридо-ра.

— Чёрт, надо было кошку на стене нарисовать. Как в кино. Да, наш человек задним умом крепок. Ладно, в следующий раз.

То насвистывая, то напевая что-то маловразумительное собственного сочинения, капитан прошёлся туда-сюда. Впрочем далеко не отходил. Не столько много выпил, чтобы под пулю лезть. Руки чесались сделать какую-нибудь гадость. Как назло абсолютно пустые стены сводили эту затею на нет.

Возникла идея покататься на движущейся дорожке, однако отсутствие карты (забыл в комнате) и всё те же охранники похоронили и это развлечение.

К счастью, через минуту из лаборатории выскочил Каплик. Игорь приготовился получить эстетическое наслаждение, слушая вторую часть концерта для шипящего профессора без скрипки и был жестоко разочарован. Каплик совершил невозможное — раздвинул губы-ниточки в широкой и, что самое удивительное, искренней улыбке. Даже в глубине водянистых глаз что-то радостно трепыхалось. Сей факт настораживал и даже пугал. Вещи радующие типов, навроде профессора, обычно не сулят ничего хорошего прочим.