Сергей Бабернов - Зверь??? [СИ]

У него нет, «того», чего хотят они. Когда-то было, но теперь он от «этого» избавился. Кто-то. Кто? Нет он не помнил кто. Но этот кто-то, сперва ласково, потом строго говорил, что «то» чего они хотят — очень плохо. Да — «это» плохо. Он никогда не делал «этого».

Ещё кто-то другой, сильный и злой смеялся над ним, дразнил «щенком», обзывал первый голос «двуногой сукой», приглашал попробовать хотя бы один раз. Но он знал, что «это» плохо, терпел затрещины, насмешки, и всегда возвращался к родным, нежным рукам первого голоса.

А теперь… Теперь его заставляют сделать «это». Ему не верят. Ему причиняют боль. Но он не может. Он лучше умрёт, чем нарушит приказ, нет просьбу, мольбу ласкового голоса, никогда «этого» не делать. Умрёт. Но они не позволяют умереть. Они приходят и приносят с собой боль. Он привыкает к боли, но они придумывают что-то новое. Они — мастера, виртуозы боли. Но он всё равно не сделает «это».

Преодолев страх, он впивается зубами в запястье…

Огромный волк задрал морду к небу и хрипло взвыл. Какой-то двуногий идиот выдумал байку о волке воющем на Луну. Что возьмёшь с примитивных, самовлюблённых созданий с грубым слухом, не способных отличить и десятой доли оттенков в песне серых бродяг. Волчий вой — целая симфония, часть партитуры в нескончаемой песни природы. В зависимости от обстоятельств, искушённый слушатель различит любовный призыв и предупреждение сопернику, охотничий азарт и предсмертную скорбь. Да мало ли радостей и бед в нелёгкой лесной жизни, кои год от года вплетаются в ночную песнь серого племени. Нужно только уметь, а самое главное хотеть услышать.

Могучий самец на холме прощался с собратом. В его песни не было глубокой скорби, скорее лёгкое сожаление и даже снисходительность. Его брат сам выбрал этот путь. Он всю жизнь убивал в себе Зверя. Следуя желанию матери, он стремился войти в мир двуногих. Вошёл. И что же — двуногие прикончили его. Он умер не в бою, не в смертельной схватке, как полагается Зверю. Он грыз свою лапу, подобно перепуганной лисице, попавшей в капкан. А перед этим, двуногие искололи его мерзкими препаратами, изрезали скальпелем и самое главное, задушили в нём остатки Зверя.

Серый никогда не питал нежных чувств к брату. С рождения тот был слабаком. Он избегал игр, где испытывались мышцы и сила, пускай ещё молочных, но всё же звериных клыков. Он не любил обращения, предпочитая облик двуногого. Он безоговорочно принимал каждое слово двуногой самки, назвавшейся их матерью. И вот результат, он умирает в человеческом обличии — униженный, сломленный, запертый в тесной комнатёнке.

Конечно из него никогда бы не вышло вожака. Он никогда бы не повёл стаю на охоту. Никогда бы не отвоевал себе охотничьей территории. Стройная красавица-волчица никогда бы не оскалилась в приветственной улыбке при его приближении. Он никогда бы не подошёл к логову, где его ждёт десяток поскуливающих бурых комочков — продолжателей рода. Но он не заслужил смерти. По крайней мере такой.

Серый отомстит за соплеменника. Сперва, той, что вероломно назвалась матерью. Раньше он мстил лишь за себя, за попытку усмирить в себе Зверя, отнять у него волю, приобщить к обществу двуногих. Она, прежде всего она, виновна во всём. Теперь она ответит вдвойне, за него и за брата. Каким бы тот не был слюнтяем.

Он почему-то не помнил её запаха. Миллионы оттенков и оттеночков запахов различных предметов, животных, людей и даже событий хранилось в его памяти, но самого главного и ненавистного почему-то не было. Да она хитра. Ей как-то удалось стереть себя из её памяти. По хитрости она пожалуй не уступит волчице… Потому приходилось полагаться на зрение. Потому он уже несколько раз ошибся. Те самки чем-то на неё походили. Он замечал подмену в последний момент. Он выслеживал их. Подкрадывался. Он хотел всего лишь спросить — зачем она обращала их в двуногих и почему она их так вероломно бросила. Он видел свою ошибку, собирался уходить, но всегда появлялись двуногие. Всегда. Серый ускользал, а вслед ему крики страха, а потом боли. Самка звала на помощь. Похоже, двуногие тоже охотились.

Серый снова завыл, но сейчас в его песне звучала ни горечь потери, а злобное отчаяние и вызов…

«Чёрт вас всех бы побрал! Почему, я ни сурок, или, на крайний случай ни медведь?! Почему я должен просыпаться каждый день, особенно, когда какая-то сволочь нахально теребит плечо?!» — подобные мысли рождались в ещё не отошедшем ото сна мозгу Красильникова.