Эл Ригби - Сказки чужого дома

Насекомое. Жук. Червяк . Или…

Кто-то, кто водился только в здешнем песке. Кто-то, с кем четверо странных детей очень хотели поздороваться.

Песок дрогнул, пошел рябью. Хо' Аллисс небрежно водрузил желтые очки обратно на нос.

Это были разные смерти, причудливо смешанные в самых диких пропорциях. Смерти выбросившихся на берег рогатых дельфинов и змеезубых китов. Смерти такар, ушедших на дно, когда истек срок их жизней. Смерти заблудших самоубийц. Но главное… это были смерти живых вещей и их Зодчих .

Там, в океане.

И здесь, на берегу.

Ведь у этого берега, у бухты Мертвых Крыльев, было еще одно имя, которое старались не произносить. Старое имя. Странное имя. Имя, в котором было два слова, и одно из этих слов было непонятным большинству жителей Син-Ан.

Кладбище. Кладбище самолетов.

И теперь, когда берег шел бурлящими волнами, проваливался и исторгал что-то из своего нутра, имя – и все, что за ним стояло, – вспомнили многие.

Первые мертвые явились не оттуда. Они снова пришли из поезда: выползли из разбитых окон, забрались на крышу, спрыгнули вниз. Они не нападали, а просто стояли и смотрели. Редкие живые среди них – сбежавшие с острова Четырех Ветров Зодчие – терялись в серой, смердящей, одетой в тряпье толпе.

Вслед за ними из песка показались древние самолеты – небольшие, грубо сколоченные деревянные машины. Многие из них были повреждены, многие бестолково разрывали песок. Они напоминали только что проснувшихся животных, пытающихся понять, вовремя ли прервали их сон. Пока они были безобидны. И все же… пилоты уже поднимали головы – оголившиеся черепа, полускрытые остатками летных шлемов. Неуверенно брались за штурвалы. И вглядывались невидящими глазами вперед.

– Что ты сделаешь теперь, Рин Краусс?

Человек в желтых очках смотрел на того, кто вместе с другими загораживал людей на скалах. Загораживал хлипким заслоном, где даже теперь – когда у виселицы уже никого не было, когда оттуда сбежали приговоренная и ее конвой, – получилось всего пять рядов. Еще примерно столько же военных перебралось наверх, за толпу; они готовились принять первый удар своей собственной, уже не подчинявшейся им техники. Но та техника не стреляла. Кажется, она была сейчас не нужна.

Офицер не ответил на окрик. Он молча целился из винтовки в солдата. Одного из трех своих храбрых, недавно убитых солдат, кто теперь нетвердыми шагами подступал к цепи.

– Áрлас… пожалуйста… – шепнул Краусс тихо. Мертвый алопогонный выстрелил и убил стоявшего в цепи серопогонного наповал.

…Самолеты поднимались из песка один за другим, и многие из них взмывали в воздух. Это был странный парящий полет, который дарила только чистая тэ. Ни одна из сбитых машин уже не взлетела бы просто так. И теперь… темнея в небе, они напоминали полчища насекомых. Все больше их – и этих насекомых, и тех, кто когда-то принял смерть, сражаясь, – выбиралось наружу.

Мертвые были ссохшимися и будто потемневшими от недосягаемого света Зуллура. В первые мгновения они с трудом поворачивали головы, но очень быстро, напитываясь силой, становились ловчее, чем, возможно, были при жизни. Мертвые двигались стремительно, будто силу им давал ветер. Они перегруппировывались, вспоминая забытую муштру. И они не знали усталости.

Солдаты, алые и серые, падали один за другим. Многие, упав замертво, тут же вставали – чтобы идти в бой уже на противоположной стороне. Слишком многие погибали, даже не выпуская из рук оружия. И слишком немногие умирали от ранений, уродующих и скрывающих от товарищей их лица. Иногда солдаты окликали кого-то, будто надеясь пробудить и вернуть, и почти сразу же падали замертво рядом.

– Послушай меня!

Офицер с красной прядью, долго сражавшийся рядом с девочкой в форме, пробился к поезду. Он уже был ранен и едва двигался по песку. Добравшись до ступеней, он резко вскинул голову и встретил взгляд поверх желтых очков. Он выпрямился. Один из прикрывавших его солдат упал.

– Что ты хочешь? Чтобы мы сдались? Отзови тварей, и…

Маленькая девочка на ступеньке шевельнула рукой. Убитый солдат встал. Офицер развернулся и снес ему голову прикладом, после чего подступил ближе:

– Так не сражаются! Это не битва! Это…

Хо' Аллисс задумчиво вскинул брови. Сошел пониже, минуя ребенка и девушку. Усмехнулся и наконец кивнул:

– Какая наблюдательность. Это не битва. Это резня.

Рыжая девочка посмотрела на покачнувшегося офицера в упор, и тот вдруг – в какой-то дикой ярости – замахнулся на нее штыком. Но мать малышки даже не успела помешать, как оружие опустилось, так и не ударив.