Сергей Алексеев - Запах цветущего кедра

— Он меня ударил! — вопила она. — Он ударил меня кулаком! По лицу!

А третья, желтолицая, побежала к ним, выпучив глаза, и с разгона налетела на улей, который опрокинулся, и рой взметнувшихся пчёл пал на неё шубой. Послышался крутой сдавленный мат, затем визг и длинный всплеск воды.

Всё ещё закатываясь от хохота, Лиза отряхнулась, охлопала пыльные коленки, поправила разбросанные сиденья и почти победно присела возле кострища. Но в это время застонал профессор, спящий возле обласа. Туча комаров вилась возле лица, и сонный, он скулил, чесался, корчился, словно растревоженный ребёнок, и это развеселило ещё больше. Наконец, она не выдержала, попробовала снова затащить учёного в облас и не смогла: смех лишал всяких сил.

Подавляя его приступы, Лиза вдруг сорвалась в слёзы, заплакала сразу навзрыд, до спазмов, до удушья, до тёмных пятен в сухих глазах. Земля почему-то заколебалась, круто накренилась, и, чтобы удержаться, она сползла на колени, но всё же сунулась руками вперёд и свалилась в золу. На вид холодная, внутри она оказалась горячей, вместе с выбитым пеплом полетели искры, однако в первый момент обжигающего огня она не почувствовала. Она даже не пыталась выползти из кострища — напротив, цеплялась руками, чтобы не упасть, только глубже разрывая затаённый под золой жар.

Немного пришла в себя, только когда окатили водой, потому что уже затлели рукава куртки. Сначала откуда-то появилась Матёрая со ржавым и мятым ведром, что-то говорила, кричала, однако реальность казалась рваной и мятой, как ведро в её руках. Весь мир клокотал, вибрировал, как и всё тело Лизы, и унять это сотрясение было невозможно. Плач клекотал, бился в грудной клетке, как сильная раненая птица, и существовал сам по себе.

Матёрая трясла её, хлопала по щекам, что-то спрашивала, а она не чувствовала ни её рук, ни боли. На крик и рыдания приползла конвоирша, забыв о своих ссадинах, оставленных пилотом, вскочила на ноги, захлопотала возле, бестолково суетясь.

— Что это с ней? Кто её так?

Потом прибрела третья, уже пышная, краснощёкая, с заплывшими от укусов пчёл глазами и мокрая насквозь. Тоже пыталась чем-то помочь, размахивая топором. И когда принесли ещё воды, напоили прямо из ржавого ведра, умыли и Матёрая стянула голову шарфиком, у Лизы загорелись обожжённые руки.

— Он бросил, — кое-как вымолвила она, — он променял меня... Он ушёл с мамой... С огнепальными молчунами...

А сама содрогалась от лёгочных всхлипов, и этот её краткий словесный прорыв наружу оказался страшнее выстрелов и понятнее, чем всё остальное на свете.

— Ну, хватит выть! — завизжала распухшая тётка и наконец-то отшвырнула топор. — Будто одну тебя бросили! Заглохни! Меня не просто вышвырнули — меня вообще на нары загнали!

— И меня бросили, — вставила конвоирша с разбитыми губами. — Ещё по лицу ударили! Я же не впадаю в истерику. И голову пеплом не посыпаю. А ты в костёр полезла!

Хозяйка Карагача ещё бодрилась, грозила то вслед улетевшему геликоптеру, то просто в лес.

— Мы его найдём! И мать твою найдём!

— Как же найдём? — тетёшкая обожжённые руки, шёпотом вопрошала Лиза. — И зачем искать, если он сам пошёл за мамой?

Птица в груди трепыхнулась в последний раз и окаменела. А красные ожоги стали надуваться пузырями.

— Он не за мамой твоей пошёл, — не унималась Матёрая. — На что ему старуха? Я знаю, чем она завлекла Рассохина!

— И козлу понятно! — поддержала её тетка, пытаясь разлепить отекающие глаза. — Это надо же: у дочки мужа увела! Сколько же у твоей мамки бабок в лесу припрятано ?

— Он был не муж, — слабо воспротивилась Лиза.

— Ну, любовник!

— И не любовник...

— Значит, у Рассохина раньше с твоей матерью было! — встряла конвоирша. — Вот и увела! Погоди, а сколько ей?

Голос Лизы окреп:

— У них ничего не было!

— Откуда ты знаешь?

— Они любили друг друга. Мама даже одного сына назвала в честь него — Стас...

— А говоришь — не было! — наседала конвоирша. — Так платонически любили, так любили, что сын родился! И сейчас за старухой побежал! Вспомнил!

Лиза бы ударила её, несмотря на обожжённые руки, но хозяйка Карагача опередила — сшибла на землю коротким и мощным ударом ноги. Юная конвоирша откатилась к профессору, проворно вскочила, готовая наброситься, и не посмела — вернулась на полусогнутых к кострищу, присела с краю.

— Не верила, когда говорили, — вдруг сказала Магёрая. — Думала: легенду сочинили про их любовь.

— Это я хотела увести Рассохина, — вдруг призналась Лиза. — Отнять у мамы и увести... Рассохин не признавался, но я замечала. Смотрит на меня, а видит мою маму. Забывался и Женей меня называл.