– Он заставил меня поклясться, что я не отдам письма никому, кроме Хелен. Он всегда был ко мне добр, и мне очень жаль, что он утонул. Вот потому я свое слово держу.
– Иеремия гордился бы тобой, Дэйви, – тихо сказала мисс Лоддиджс.
Мальчишка просиял, однако даже не подумал сдвинуться с места, ожидая, когда же она вскроет письмо (признаться, все мы ожидали того же, пусть и не столь откровенно). Мисс Лоддиджс послушно сломала печать, пробежала письмо взглядом, и глаза ее глянцевито заблестели от слез. Сложив листок, она бережно спрятала его в ковровый саквояж, что несла при себе.
– Он знал, что за ним следят, а когда в Лазаретто явился с угрозами профессор Ренелле, начал всерьез опасаться за свою жизнь. Единственным человеком на борту, кому он мог доверять, был Дэйви, – пояснила мисс Лоддиджс, улыбнувшись мальчику и положив руку на его плечо. – Ты, Дэйви, оказал мне неоценимую услугу. И Иеремии тоже. Этим письмом я буду дорожить до конца своих дней. А если ты когда-нибудь окажешься в Лондоне, пожалуйста, навести меня в Парадайз-филдс. Тебя всегда будет ждать самый теплый прием.
Подняв руку к своему экстравагантному капору, мисс Лоддиджс сняла с него одну из птичек и в горсти, точно живую, подала ее мальчику.
– Это Heliothryx auritus , черноухий ушастый колибри из самого Перу. Возможно, он поможет тебе не забывать нас.
Приняв крохотное пернатое создание в сложенные чашей ладони, мальчишка внимательно оглядел ярко-зеленые птичьи крылья и спинку, белое брюшко и черную «маску» поверх глаз.
– Выглядит, точно живая, но ведь она не живая, верно?
– Верно, но, при определенном освещении ее легко принять за живую, и она может о многом тебе рассказать, как рассказывала мне.
– Спасибо вам, мисс, – сказал мальчишка, сияя от радости.
– Прощай, Дэйви.
Мальчишка улыбнулся ей во весь рот, и, не выпуская из рук крохотной колибри, смешался с толпой.
– Что ж, мисс Лоддиджс, нам пора на борт, – сказал Дюпен. – Настало время прощаться и мне. Еще раз благодарю вас за гостеприимство, миссис По. Я опасался, что восторженные описания вашей персоны, вышедшие из-под пера моего друга, преувеличены, но на поверку они оказались весьма и весьма скромны. Прошу, не забывайте: если вам когда-либо понадобится помощь, я весь к вашим услугам.
Склонившись перед Сисси, точно перед королевой, он повернулся ко мне.
– Надеюсь, я хоть немного помог вам, друг мой, ибо для меня сие – великая честь. Amicis semper fidelis , а посему, нуждаясь в помощи, обращайтесь ко мне без колебаний.
– И vice versa [60] Здесь – «и вы также» ( лат .).
, разумеется, – отвечал я.
Пожимая Дюпенову руку, я всем сердцем надеялся, что окажусь ему столь же верным другом, если он когда-либо будет нуждаться во мне.
– А я никогда не забуду того, что вы для меня сделали, – сказала мне мисс Лоддиджс. – Благодарю вас, мистер По. А в вас, Вирджиния, я обрела драгоценную подругу – Господь свидетель, таких у меня немного. Будьте же здоровы и счастливы! – горячо добавила она, обнимая Сисси.
– Буду ждать от вас множества писем, – отвечала жена. – Счастливого пути!
Мисс Лоддиджс окинула нас долгим взглядом, точно стремясь навек запомнить наши лица, повернулась и вместе с Дюпеном направилась в сторону «Марты». Взойдя на борт по узкому трапу и благополучно ступив на палубу, оба повернулись и устремили взгляды на нас. Странной же они были парой – крохотная мисс Лоддиджс в лазоревом плаще и капоре, повязанном сверху длинным широким шарфом, похожая на редкую заморскую птицу, и Дюпен, как всегда, облаченный в черное, полы пальто развеваются, хлопают на ветру, точно парус стигийской ладьи… Так они и стояли у борта, когда корабль, подняв якоря, устремился в море. Мисс Лоддиджс махала нам до тех пор, пока расстояние между нами не сделалось так велико, что она скрылась из виду, Дюпен же даже не поднял на прощанье руки – просто молча стоял рядом с леди, а «Марта» несла их обоих в просторы Атлантики.
– Столь преданные друзья делают тебе честь, – сказала жена, когда Дюпен и мисс Лоддиджс превратились всего лишь в смутные силуэты на палубе судна. – И я была очень рада познакомиться с ними: теперь я восхищаюсь мужем еще больше прежнего. Ну, а теперь едем домой.
С этими словами она нежно коснулась губами моей щеки.
Понедельник, 1 апреля 1844 г.
Окрестности окутала зеленоватая дымка – тот самый нежный цвет юной поросли, что свойственен только весне, а далее наберет яркости и глубины или же побуреет, выжженный беспощадным солнцем. Со всех сторон негромко звучал хор голосов утра – шелковый шорох листвы, смешанный с переливчатым пением птиц да журчаньем Скулкилла на каменном ложе. Река искрилась, плескалась, сливалась в глубокие темные омуты, в коих всего парой месяцев позже, когда солнце согреет речные воды, вновь можно будет вдоволь поплавать. В воздухе раннего утра еще веяло зимним морозцем, однако все вокруг пробуждалось к жизни, а мир казался добрым и юным.
Читать дальше