Сьюзен Янг: Девочки с острыми шипами [litres]

Смотритель Бозе производит угрожающее впечатление всегда, но в особенности за стенами академии, в которой к нему уже все привыкли. Он здесь, чтобы обеспечивать нашу безопасность и послушание. Впрочем, мы никогда не нарушаем правил поведения – по крайней мере, существенно.

Академия инноваций, частная школа для девушек, тщательно оберегает нас. Мы проводим в стенах кампуса почти все время, проходя ускоренную программу, рассчитанную на год, и не ездим домой на каникулы. Говорят, полное погружение помогает нам развиваться быстрее и разностороннее.

Недавно академия сделала программу еще сложнее, увеличив число курсов и объем упражнений. Двадцать девушек, из которых состоит наш класс, отобрали в соответствии с новыми, повышенными стандартами. Нам часто говорят, что мы – лучшие из лучших. Самые всесторонне развитые девушки, которые когда-либо оканчивали академию. Мы стараемся изо всех сил, чтобы нами гордились.

Смотритель Бозе говорит что-то женщине с красным зонтиком. Она смеется и отрицательно качает головой. Смотритель заметно напрягается, а затем поворачивается и замечает, что я смотрю на него. Он сдвигается в сторону, чтобы заслонить женщину от моего взгляда. Наклонив голову, он говорит что-то ей на ухо, и она отшатывается. В следующее мгновение она уже бежит к дверям корпуса и скрывается за ними. Я отворачиваюсь, прежде чем смотритель Бозе снова заметит, что я за ним наблюдаю.

Над головой звучит раскат грома, Леннон Роуз вскрикивает и прикрывает рот рукой. Профессор укоризненно смотрит в ее сторону, а затем поднимает глаза к небу – дождь начинает идти еще сильнее.

– Ладно, девочки, – говорит он, поправляя капюшон своего дождевика. – На сегодня достаточно. Возвращаемся в автобус.

Некоторые ученицы пытаются возражать, но профессор Пенчан громко хлопает в ладоши, заглушая их голоса. Он напоминает, что мы вернемся в следующем месяце, если будем вести себя хорошо. Девушки соглашаются, извиняются и направляются в сторону автобуса. Но, хотя другие идут вперед, я замечаю, что Валентина не двигается с места. Она даже не повернулась в сторону автобуса.

Я нервно сглатываю. Дождь барабанит по дождевику Валентины, рекой стекает по прозрачному пластику. Капля катится по ее щеке. Я наблюдаю за ней, пытаясь понять, что случилось. Видимо почувствовав мой взгляд, она поднимает голову. На ее лице… безразличие. Пугающее спокойствие.

– Валентина, – окликаю я ее сквозь шум дождя. – Ты в порядке?

Она молчит так долго, что я начинаю сомневаться, услышала ли она меня. Затем она снова оборачивается к цветам.

– Ты тоже можешь их слышать? – спрашивает она тихо и отрешенно.

– Слышать что? – переспрашиваю я.

Она улыбается уголком рта.

– Розы, – нежно говорит она. – Они живые, ты же понимаешь. Все они. И если ты прислушаешься внимательно, услышишь, как переплелись их корни. Услышишь общую цель. Они прекрасны, но это еще не все.

По моей коже пробегают мурашки, потому что несколько минут назад я и правда пыталась услышать розы. Какова вероятность того, что мне и Валентине случайно одновременно пришла в голову одна и та же странная мысль?

– Я ничего не слышала, – отвечаю я. – Только молчаливое спокойствие.

Валентина ведет себя необычно, но я хочу узнать, что она скажет дальше. Я делаю шаг в ее сторону. Ее улыбка блекнет.

– Они недовольны, – понизив голос, отвечает она. – Они ждут.

Капля дождя забирается под воротник моей рубашки и стекает по спине, заставляя меня вздрогнуть.

– Ждут чего? – спрашиваю я.

Валентина поворачивается ко мне и шепчет:

– Пробуждения.

Она хмурится, в ее взгляде яростная уверенность. Она сжимает руки в кулаки, прижав их к себе. Я вздрагиваю снова, но на этот раз не от дождя. Академия учит нас не задаваться философскими вопросами, потому что у нас нет нужных знаний, чтобы на них отвечать. Нас учат тому, что нам нужно, а не тешат наше мимолетное любопытство. Они говорят, что тогда мы будем развиваться гармонично, как плодородная почва, готовая принести урожай.

Поэтому слова Валентины опасны – начало большого разговора, который мне и правда нужен. Но в то же время я их не совсем понимаю. Они пугают меня. Как цветы могут говорить что-то подобное? Как цветы вообще могут что-то говорить?

Я уже собираюсь спросить ее, что же пробудило цветы, но чувствую, как кто-то крепко хватает меня за локоть. Обернувшись, я вижу, что надо мной возвышается смотритель.

– Я ее провожу, Филомена, – гулко произносит он. – Догоняй остальных.