Илона Эндрюс - Магия ранит [litres]

Кэрран осел на копье. Изо рта хлынула кровь.

– Нет, – услышала я собственный шепот. – Прошу тебя, не надо.

Боно дернулся, медленно поднялся на колени, упал и пополз ко мне по засыпанной пеплом земле.

Я видела, как корежится тело твари: упырь пытался исправить нанесенный львом ущерб.

Наши с Боно лица оказались на одном уровне. В разорванной груди, за губчатым легким пульсировало сердце.

– Хорошая драчка, – произнесли окровавленные губы. – Будет что вспомнить в наш медовый месяц.

Правый глаз Боно непрерывно моргал.

Я напряглась и вонзила костяной нож вампиру прямо в сердце.

Он заверещал. От его визга здание тюрьмы затряслось, из оконных рам вылетели стекла.

Руки заскребли грудь в безнадежной попытке схватить крошечное лезвие, после чего вцепились мне в горло. Я ничего не чувствовала. Все это не имело значения. Я не промахнулась. Оставалось только беспомощно лежать.

Хотелось одного: увидеть перед смертью, как подохнет упырь.

Боно повалился на спину и прохрипел:

– Не желаю умирать…

Его тело задымилось. Вампира окутал туман цвета индиго, заклубился, выбрасывая извивающиеся усики, быстро исчезавшие в ночном небе.

– Моя сила… меня покидает, – выдохнул Боно.

Туман сгустился. Кровосос заговорил на языке силы. Слова звучали для меня полной тарабарщиной. Молился ли он или читал заклинание, пытаясь удержать ускользающую жизнь, я не знала.

По изуродованному корпусу пробежала судорога, речь оборвалась. Пятки впечатались в землю. Синий дымок исчез, как будто кто-то задул свечу. Немигающие глаза упыря смотрели в ночь.

Кончено.

Подползти бы к Кэррану. Может, умри мы вместе, удалось бы подраться с ним вволю на том свете… Скрепить, так сказать, поцелуем договор с корыстной смертью?

Меня накрыла тьма.

Тот свет оказался чертовски похож на мой родной дом.

Я была укрыта одеялом, которое выглядело как мое собственное. Я лежала на кровати, и она тоже была точь-в-точь как моя – на Земле.

В боку отдавало тупой болью. Значит, люди и после смерти чувствуют боль?

Я заметила на тумбочке стакан с водой. Поняла, что мучаюсь от жажды.

Потянулась и обнаружила, что обе кисти плотно забинтованы. Тупо посмотрела на бинты, затем на воду.

Рука в митенке подняла стакан и поднесла к моим губам.

– На миг мне почудилось, что я жива, – пробормотала я, глядя в небритое лицо Ника. – Но теперь все встало на свои места. Я – в аду, а ты – моя нянечка.

– Полагаешь, искрометно пошутила? Напрасно. Пей.

Я так и поступила. Но даже глотать было больно.

В конце концов рыцарь забрал у меня стакан и выпрямился во весь рост. Пола плаща мазнула по одеялу.

– Микробов мне тут не напусти, – сказала я.

– Мои микробы должны беспокоить тебя в последнюю очередь. – Он провел пальцами по моему предплечью, внимательно вгляделся в сияние. – Прежде светилось тусклее. И исчезало быстрее.

Он обозрел обстановку: старый просиженный диван, поцарапанная тумбочка, вытертый ковер, корзина с чистыми футболками и джинсами.

Взмахнул рукой.

– Видишь? До сих пор мерцает.

Я приподняла забинтованную руку и стерла свечение с его пальцев. Сколько же людей из-за меня умерло… Всякий раз, когда я думала об этом, сердце щемило.

Схватить бы кого-нибудь за шкирку и вытрясти обещание, что все будет в порядке.

То же самое хотелось сделать на похоронах отца. Никого не осталось. А если бы кто и принялся теперь утешать, это было бы ложью.

Я всегда разбиралась с чужими бедами. Незнакомые люди нанимали меня для решения своих проблем. Годами я прятала голову в песок, скрываясь от себя самой. Увы, не помогло. Столько времени потрачено, и ради чего? Ради горы трупов?

– Ответственность – паскудное слово, – вымолвил крестоносец.

– Ага.

Он убрал мою руку со своей. Его кожа тотчас вновь засияла белым светом.

Ник изумленно покачал головой.

– Если бы я был один на один с такой силой и по какой-то причине не хотел, чтобы меня обнаружили, наверное, я бы тоже залег на дно. Однако всегда бы держал в голове, что рано или поздно придется покинуть берлогу и вступить в игру. Ведь тот, кто ищет, со временем обязательно меня найдет. Я бы начал налаживать связи. Волк-одиночка… да, звучит гордо. Беда в том, что когда его загоняют в угол, ему некуда бежать.

Положив на одеяло картонный прямоугольник, рыцарь прошествовал к двери. Я перевернула карточку. Номер телефона. Ни имени, ни адреса. Сунула под подушку.