Михаил Фиреон - Полиция Гирты [СИ]

— Я взяла твои деньги и купила тебе обновку — заверила проснувшегося Вертуру Мариса, бесцеремонно кидая ему поверх одеяла рубаху и штаны. Продемонстрировала бутылку — одеколон «Завоеватель», самый жгучий от сэра Августа. Этой дрянью поливается вся Гирта. И ленту я тебе тоже сама пришила. Запомни: я творческая личность, но не белоручка, хотя все эти дела по дому меня просто бесят.

— Ничего, привыкнешь. Погода хорошая, пойдем на улицу — требовательно разглядывая свой новый наряд, весело ответил ей детектив.

В переулке неподалеку от дома графа Прицци они услышали музыку. Идя на нее, приметили обнесенный высоким чугунным забором уютный, засаженный акацией и шиповником, с большой разлапистой ивой чьи ветви, перевешиваясь через изгородь, нависали на улицей, сквер. Сэр Порре, князь Мунзе и лейтенант Манко, как рыцари в походе, расположились под полого поднимающимся стволом дерева. Развлекали игрой на барабане, гитаре и флейте сидящих неподалеку на скамеечках, вокруг большого деревянного стола, занятых шитьем и веселой беседой девиц.

Вокруг носились, играли дети. Над головами на ветру шумели листья. Рядом с сэром Порре, что сидел на коврике, постеленном прямо на земле, вытянув раненую ногу, чесал медиатором струны гитары, лежали костыли.

Мариса ускорила шаг, настойчиво повлекла Вертуру за собой под сень ивы и с благосклонной улыбкой самой леди-герцогини гордо и важно приветствовала князя Мунзе и остальных. Увидев ее, девицы насмешливо зашептались между собой, бросая на нее быстрые недовольные взоры, но рыцари заставили их угомониться, радушно приветствовали детектива, угостили их с Марисой сидром, налив им из большой бутылки, что стояла тут же, под деревом.

— Теперь я подруга леди Вероники! Она называет меня своей сестрой! — когда, после непродолжительной благосклонной беседы, они вышли на улицу, бросила мстительный и ликующий взгляд на забор скверика Мариса — а они как и были кухарками, няньками и швеями при своих солдафонах-задирах, так и останутся на всю оставшуюся, жизнь. А ты должен соответствовать моему статусу — она требовательно дернула Вертуру за локоть — ясно это?

Они свернули на перекрестке, снова прошли мимо парка графа Прицци и дома Вертуры и, миновав еще два квартала оказались перед высоким темным фасадом стоящего на площади собора Иоанна Крестителя, где служил отец Ингвар, иерей, у которого исповедовался детектив.

Узкое, темное, с высокой колокольней и острым шестиугольным шпилем, здание, чернело, грозно возвышалось, над серой монолитной стеной квартала, фасадом смотрело на площадь, в сторону проспекта Рыцарей. Два массивных, величественных дракона с грозно поднятыми лапами и распахнутыми пастями стояли на высоких гранитных постаментах на верхней ступени широкой лестницы, по обеим сторонам от парадных дверей. Немыми каменными стражами встречали всех входящих в церковь, поддерживали на своих поднятых крыльях эркер с украшенной витражом с изображением Иисуса Христа розеткой. Узкие окна с желтыми витражами в глубоких, как бойницы, каменных портиках по обеим сторонам фасада и устремленный в небо окованный черным железом, зеленой медью и белым серебром, граненый шпиль, навевали мысли о торжественных постройках прошлых веков, о Старой Гирте, величественной и мрачной, такой же суровой и непреклонной, как и холодное, по-северному бледно-рыжее, вечернее августовское небо над головами, в вышине.

Вокруг темнели распахнутые окна домов. На площади перед храмом было людно. Вечерняя уже закончилась, но до начала всенощной оставалось еще несколько часов. Посетители выходили из парадных дверей церкви, проходили коридором между пьедесталами с драконами, разворачивались на ступенях, поднимали лица к образу Спасителя, крестились.

Остановился перед фасадом, перед широкой лестницей, ведущей ко входу в храм и детектив. Тоже осенил себя крестным знамением. Мариса встала рядом с ним, накинула на голову платок, склонила голову, перекрестилась быстро и скованно, так, чтобы никто не видел.

Люди что проходили мимо, узнавали ее, бросали короткие быстрые взгляды, но молчали, и как будто старались держаться в стороне. Только уже знакомый Вертуре старенький иерей, в темном подряснике, лаптях, с холщевой торбой через плечо, приветственно улыбнулся в густую белую бороду, кивнул, спустился к ним с высоких ступеней церкви.

— Пойдемте — сказал он, уставившись поверх своих узких очков, на Марису.