Поппи шмыгнула носом.
– Я тоже.
– Я помню, когда она была беременна тобой, – сказал папа, вытирая краешек глаза, – мы пошли с ней на УЗИ. Тогда мы впервые услышали биение твоего сердца, такое тихое, но такое неистовое. И она сказала: «Отныне моё сердце будет биться ради этой малышки».
– Она всё ещё здесь, – прошептала Далия, когда Поппи с папой зашли в тихое больничное крыло.
В этот раз в бабушкиной палате, кроме неё, больше никого не было. Поппи опустила Черчилля ей в ноги, и он инстинктивно свернулся в клубок.
Поппи наклонилась и достала из кармана пальто банку.
– Я принесла тебе паука, бабушка. – Шмыгнув носом, она открутила крышку и осторожно вытряхнула паука на каркас койки. – Чтобы он обжил здешний подоконник и тебе было немного уютнее, пока ты не вернёшься домой.
Бабушка сглотнула.
– Браво, кнопка.
Бабушка указала на пластиковый стаканчик на тумбочке.
Это был её шанс. Поппи быстро вынула из кармана контейнер и отскребла пару крупиц с блестящего сахарного кубика.
Убрав контейнер назад в карман, она поднесла к бабушкиному рту соломинку. Но вода, похоже, просто стекла по её потрескавшимся губам.
– Сахар спрятан? – спросила она, закрыв глаза.
– Угу, – кивнула Поппи.
– Умничка, – сказала бабушка. Её дыхание ускорилось и отяжелело. – Мне нужно ещё кое-что тебе сказать, Попс.
Поппи прижала запястье старушки к своей щеке и приготовилась слушать.
– После того, как твоя мама переехала к твоему папе, я много лет грустила. Наверное, поэтому я с самого начала его недолюбливала, – начала бабушка, и папа неловко поёжился. – Но я помню день, когда счастье ко мне вернулось. В тот день твоя мама сказала мне, что ждёт ребёнка. И спустя пару месяцев на свет появилась ты: розовый комочек, сделавший всех нас невообразимо счастливыми.
Бабушка шумно вздохнула.
– Уйдите все, – прошептала она. – Я хочу недолго побыть одна.
Далия и папа пообещали зайти позже, Поппи мягко поцеловала её в лоб в последний раз и отпустила узловатое запястье старушки. Черчилль успел уснуть, поэтому Поппи оставила его в ногах бабушки.
Двери за ними всеми закрылись, махнув вперёд-назад, будто прощаясь.
Последние осенние листья торопились покинуть растущие вокруг двора деревья, что стонали под ветром так, будто страдали ревматизмом.
Эразмус нашёл в сарае жидкость для розжига. Поппи, надев бабушкины старые хозяйственные перчатки, взяла когда-то-шёлковую книжку и бросила её в тачку, полную сухих листьев. Может, на книжке больше и не было обложки, но они всё же решили избавиться от нее на всякий случай. Полив её хорошенько жидкостью для розжига, Поппи зажгла спичку и церемонно её опустила. Пламя с громким ввух охватило кучу листьев.
– Тебе придётся наведаться с этим твоим сахарным кубиком в гости ко всему городу, – сказал Эразмус, зачарованно глядя на огонь.
– Думаешь, Реджина подружится с нами после того, как Вэнди станет прежней? – спросила Поппи.
– А это имеет значение?
– Да не особо, – пробормотала Поппи. – Просто было бы неплохо, если бы она сняла с себя маску главной вредины… хотя бы ненадолго.
Эразмус улыбнулся и моргнул.
– Тогда, на фабрике, когда Щёлочь приставила к моему уху ту штуку и пыталась вытянуть из меня истории, моя голова казалась такой тяжёлой, будто в неё кто-то залез и роется в моих мыслях. На секунду я подумал, что та штука высосет из меня всё без остатка. И мне стало страшно. А затем я услышал имя, всего лишь одно имя, но оно прогнало страх. И я поверил, что всё будет хорошо. Потому что это было имя моего друга.
С деревьев сорвался вихрь сухих листьев. Поппи наклонилась к Эразмусу и поцеловала его в гладкую щёку.
– Она здесь, ребята! – закричала Митси из заднего окна. – Поппи, она здесь!
Поппи и Эразмус поспешили внутрь и встали рядом с папой Поппи у кухонного стола. Ранее этим утром Поппи напекла хлеба, разрешив Эразмусу месить тесто. Его ломти лежали в духовке, и кусочки масла медленно растекались по ним маленькими лужицами, как любила бабушка.
Входная дверь отворилась, и в проход, пригнувшись, вошёл гигант.
– Ошторожно на пороге, мишшис Херишшон! – галантно прошепелявил Марли.
Бабушка держалась за его руку.
Читать дальше