Василий Ершов - Ищейки [litres]

Из всей шайки Шелудивого Пса уцелели шестеро бандитов. В их числе был горе-разведчик Марко, так и просидевший весь бой запертым в погребе: дружки оставили его там за то, что он попал в плен и не сумел удержать язык за зубами. Выжил также сброшенный Джоном с колокольни незадачливый смотрящий, совсем ещё мальчишка. Он отделался синяками и ушибами. Ещё четверых недобитков – скуливших, исходивших кровью – пленили селяне. Двадцать пять трупов ожидали одной общей могилы – большой ямы, которую жителям Сухого Ручья ещё предстояло вырыть. Причём как можно скорее: здешнее солнце даже в октябре безжалостно к телам, которые покинула жизнь.

У северной окраины деревни появились три свеженасыпанных холмика. Три могилы. В одной подле своего хозяина упокоилась рейнджерская сабля, некогда врученная за храбрость в бою самим генералом Янгом. Надпись на кресте гласила: «Крейтон Ли-Энфилд, офицер, навсегда оставшийся в строю». В соседней могиле нашёл своё последнее пристанище чернокожий снайпер, а рядом с ним легла его любимая винтовка «Честер» с рычажным затвором и оптическим прицелом. Буквы, вырезанные на дощечке, с полным на то основанием утверждали: «Здесь лежит Джон Гор, стрелок, оставшийся непревзойдённым». Третий холмик отличался от соседних могил. По сути, это была всего лишь аккуратно сложенная из камней пирамидка, в основании которой был захоронен томагавк индейца по имени Каменный Бык. Тело самого индейца, согласно обычаям его племени, было сожжено на рассвете следующего дня, а пепел был развеян по ветру. Это нужно было, чтобы дух славного воина смог уйти туда, куда уходили все его предки – в Края Вечной Охоты.

Многие жители Сухого Ручья собрались на пустыре – почтить память отважных защитников. Долго стояли там с непокрытыми головами. Потом стали расходиться, возвращаясь к насущным делам. В конце концов у могил остались только двое: стрелок, потерявший всех своих друзей, и юный светлый волшебник. Эти двое стояли ещё очень долго. В полном молчании.

Близился закат. Незаметно подкравшийся ветер шепнул что-то, осторожно коснулся гладкой поверхности реки, и она недовольно сморщилась, как будто боялась щекотки. Пустыня ещё удерживала тепло, накопленное за день, и горизонт расплывался в дрожащем мареве. Но впереди была ночь: она, словно обнаглевший грабитель, раз за разом возвращалась на беззащитную землю, чтобы отобрать у неё солнечные дары, и убиралась до утра, дабы светило вновь снизошло на горемыку своей вселенской щедростью.

Мартин Линц готовил бурую кобылу к отъезду: проверял завязки седельных сумок, подтягивал подпругу, осматривал подковы. Всё было в порядке, однако стрелок, будто нарочно, медлил с этими рутинными манипуляциями. Будто бы не хотел отправляться, хотя сам ещё час назад был непоколебим и категоричен в своём желании.

– Может, всё же не стоит ехать в ночь, сынок? – ещё раз попытался дон Хаби.

Стрелок хотел покинуть Сухой Ручей тихо, без шумихи. Поэтому, кроме одинокого старика, провожать охотника за наградами вышли только ищейки. Энвер была мрачнее обычного, да и вообще выглядела неважно: под глазами залегли тени, плечо забинтовано, правая рука на перевязи. Кристоф, понимающий в целительстве, уныло заключил, что шрама под ключицей избежать не удастся. Не то чтобы ведьма особенно расстраивалась по поводу изъяна в собственной внешности, нет. Под одеждой всё равно видно не будет. Но девушку тревожило что-то ещё. Сам светлый с присущим ему оптимизмом предположил, что она просто вымотана, и со временем это пройдёт. Сложнее было со стажёром: он кисло взирал на приготовления стрелка и был чернее тучи. Голову юноши венчала белая шляпа Джона Гора: Мартин отдал её Бену в подарок.

– Стоит, дон Хаби, стоит, – ловец наград погладил свою лошадь вдоль гривы. – Надо ехать. Я тут больше не нужен.

– И всё же! Скоро стемнеет, а ночевать одному в пустыне – мало приятного. Подожди до завтра.

Стрелок только усмехнулся себе под нос.

– Правда, мистер Линц, – произнёс Бен с надеждой. – Останьтесь ещё на ночь. Или даже на пару дней.

– Не могу, парень.

– Но почему?

Мартин долго молчал, тиская поводья. Потом взглянул на крестьянские лачуги. Сквозь окна, сквозь щели в ставнях из неказистых жилищ просачивался мягкий уютный свет.

– Видишь эти домишки, Бенни? В них живут мирные работяги. Я принёс им боль и страх. Принёс войну. Я чувствую себя виноватым перед ними. Поэтому – не могу.

– Но ведь это глупо! Мы защитили их! Бандиты Падильи больше никогда не потревожат эту деревню! Это они приносили сюда боль и страх, не ты!