Анатолий Жаренов - Парадокс великого Пта. Повесть

- Маша, - спросил он. - Ты тогда запирала дверь изнутри?

- Когда?

- Ну тогда, когда двойников увидела?

- Нет.

- А раньше, утром, например?

- Только на одну минуту. Сразу по приходе в лабораторию.

- Все ясно. Теперь это можно объяснить.

- Ничего не понимаю, - жалобно сказала Маша. - Что ты хочешь объяснить?

- Да все, что происходило с тобой тогда. Твои двойники повторяли все, что ты делала. Не обязательно в тот именно день. Понимаешь? В течение всей жизни. Но они обязательно должны были повторять твои действия…

Маша недоуменно взглянула на него.

- Подожди, - сказала она. - Надо вспомнить все. Действительно. К крану я тогда подходила… Да, да… А девочка?.. Луг… Ну, луг я помню, допустим. А стекло? Ой!.. И стекло помню… Девочка, то есть я, спрашивала, почему я за стеклом сижу. Мы были с отцом в зоопарке. Там чистили большой стеклянный… Как он называется? Вольер для змей, что ли? И я спрашивала женщину через стекло… Но что сей сон значит?

- Да то, - сказал Лагутин, - что в поле памятрона можно видеть не только галлюцинации. Оно способно проецировать в пространстве определенные образы, реальные, так сказать.

- Но это же страшно…

- Страшно, пока мы не понимаем, не проникли в механизм. Я вот еще думаю об этом эсэсовце. Он вел себя как любознательный дурак. Ползал возле потрясающих вещей и не догадывался даже, что за ними стоит. Дальше «фиолетовой чумы» его мышление не могло проникнуть.

- А твое? Проникло?

- Не так быстро, - сказал Лагутин. - Однако кое-что и сейчас можно вообразить.

- Что же?

- До сих пор мы знали, что добиться изменения видовых признаков организма можно, во-первых, путем гибридизации, а во-вторых, облучая половые клетки. Теперь мы видим, что есть третий путь.

- Зачем? Это же ужасно! Об этом нельзя спокойно рассуждать.

- Напрасно. Конечно, когда такое открытие находится в руках Хенгенау и ему подобных, которые видят в нем только средство массового уничтожения, - это страшно. Но представь себе на минуту такую картину. Наши селекционеры уже давно работают над проблемой продвижения теплолюбивых культур на север. Результаты пока малообещающие. Апельсины в вологодских садах еще не растут. Но вот в яблоневый сад в день сбора урожая приезжает человек. В руках у него… Впрочем, стоп! Я не знаю, что у него в руках. Да это, собственно, и неважно. Мы рассуждаем пока отвлеченно. Словом, что-то у него в руках есть. И с помощью этого «что-то» человек превращает яблоки в апельсины. Или в лимоны. Или, если хочешь, в картошку.

Мы перестанем зависеть от природы. Мы в любой момент можем получить из болотной осоки сахарный тростник. Мы навсегда забудем о таких словах, как «неурожай» и «бескормица». Мы в любых масштабах сможем регулировать производство мяса, яиц, шерсти. Да что говорить! Открываются такие колоссальные возможности, что сейчас еще и представить себе нельзя всех последствий. Я привел тебе жалкие примеры. Воображение пока не в силах подсказать мне большего. Я просто подумал о первых шагах. Это как в сказке…

- Чем дальше, тем страшней, - улыбнулась Маша.

- Нет, - серьезно сказал Лагутин. - Водородная бомба была изобретена раньше термоядерного реактора. Фиолетовые обезьяны вынырнули из сельвы тоже в качестве сеятелей смерти. Но они же явились предвестниками, они вынесли на своих плечах и жизнь. Тут все зависит от точки зрения. Бомба и реактор - это два полюса. Компасная стрелка науки бесстрастно указывает на оба. Долг ученого - сделать выбор. И он делает его в зависимости от своего мировоззрения. Кроме того, уничтожать легче, чем созидать. Этим, по-видимому, и объясняется, что развитие средств истребления всегда опережает развитие средств защиты.

- Ты увлекся и забыл, что мы еще ничего не знаем. Сказка про оборотней, или «эффект Хенгенау», называй как угодно, далека от нас, как небо от земли.

- Ты не права, - возразил Лагутин. - Помнишь, я тебе говорил, что кто-то идет тем же путем, что и мы. Тогда я еще не улавливал связи. Было накоплено слишком мало фактов, чтобы рассуждать о них.

- А что изменилось с тех пор?

- Да вот хотя бы побочные явления, о которых пишет этот эсэсовец. Я понял, что ему мешало. Наследственная память. Он нашел способ внедряться в живую клетку, ломать по своему произволу генетический код и направлять развитие этой клетки в нужное ему русло. Говоря проще, он воплотил в жизнь сказку об оборотнях, но при этом столкнулся с непонятным ему сопротивлением клеток. Сплошь и рядом организмы ему не подчинялись. Почему, спрашивается? Да потому, что он не учитывал наследственной памяти или не мог ее подавить. Он вторгся в глубинные процессы строительства белка. Но дальше не пошел. Дальнейшее он предоставил самой природе, надеясь на законы эволюции. Он полагал, что овладел этими законами или, на худой конец, правильно их понимал. И в этом его ошибка. Или глубокое заблуждение. Не знаю. Он считал, что стоит сломать некий механизм, как организм сразу соскочит вниз по лестнице эволюции. А лестницы-то и не оказалось. Перед ним разверзлась пропасть. Из нее полезли фиолетовые существа. Он понял, что реакция неуправляема. Вот место, где он пишет про это.