Генри Олди - Нюансеры

Перекрестился.

Нет, не померещилось!

Верх Бурсацкого пересекал мужчина в пальто и «пирожке». Двигался он странным, не очень-то человеческим образом: петлял, как заяц, уходящий от погони, резко останавливался, заносил ногу, будто хотел подняться на ступеньку, только вот ступеньки никакой перед ним не было. Опускал ногу, чуть не падал, дёргался; боком протискивался дальше, словно брёл в узком проулке…

Пьяный, что ли?

— Гля, Филин! Гастон, ё…

— Точно?!

— Не пойму. Наш при своём уме был…

— Бежим?

— А вдруг не наш? Ноги бить, ё…

— А вдруг наш?! Лютый съест, если опять прозявим…

Сипарь с Ломом проснулись от спячки. Побросали охнарики [75] Охнарик — окурок ( жарг .). в грязь, галопом припустили за Костей и Ёкарем. Сипарь даже кашлять перестал. Тем временем Гастон-не-Гастон успел свернуть на Университетскую горку. Когда на горку вылетели преследовали, они увидели свою цель, шустро рвущую когти в сторону Павловской площади. Удирал гад, похоже, вовсе не от Кости с Ёкарем, двигаясь прежней заячьей скидкой, зигзагами и загогулинами, но быстро-то как! Задыхаясь, Костя вылетел на площадь — вон он, сучий потрох, к реке бежит! Утопиться, что ли, вздумал?

Вот же подляна, а? Казалось, догнать его — раз плюнуть…

— Уйдёт, ё! Живей давай!

Гурьбой влетели в узкий проулок. Едва не застряли.

— Твою мать!

— Куда он делся, ё?!

— Тихо, шелупонь! — зашипел Сипарь змеем подколодным. — Спугнёте гастролёра — без Лютого на клочки потрамзаю!

Стараясь не шуметь, фартовые растянулись цепочкой, двинулись гуськом, в затылок друг за другом. Костя шёл первым. Он-то и увидел мелькнувшую впереди фигуру в когда-то бежевом, а ныне грязном пальто.

— К реке забирает!

— Видел его?

— Ага! Свернул, падла…

Вместо награды за бдительность Костя огрёб увесистый пинок в зад:

— Топай, давай! Топай и зорь! И тихо, ракло!

Пинок — ладно. А за «ракло» было обидно страсть как! Проглотив обиду, Костя решил делать, что велено. Дважды ему чудилось, что они потеряли гастролёра — на диво шустрый, Гастон то и дело исчезал, и понять, куда он свернул, было задачей решительно безнадежной. Филин весь обмирал — всё, расправы не миновать! Зарежут, как пить дать зарежут! Нет, шло время, и впереди опять мелькало знакомое пальто.

— На зады тянет!

— На какие зады?!

— К «Гранд-Отелю», ё! Больше некуда!

Поселиться решил, что ли? Почему с площади не зашёл, через главный вход? На кой честному постояльцу по задворкам шариться?

— Бежим!

Путаясь в мешанине плоскостей и уступов, пандусов и колонн, утонув в столпотворении людей и нелюдей, Клёст на миг растерялся. Заозирался по сторонам: где? куда?! На счастье ( везёт! ему снова везёт! ), выше домов торчал перст, устремлённый в небеса — колокольня Успенского собора. Перст сиял золотом, подмигивал: «Господь на твоей стороне!» Ангелы осеняли крыльями божьего посланца, указывали путь: от собора до «Гранд-Отеля» было рукой подать.

Улица, как на грех, уводила в сторону (бес водит, путает!). Клёст двинул напрямик, дворами и переулками. Странное дело! Идти таким путём оказалось легче: бесовских препон встречалось заметно меньше.

— Входите тесными вратами, — бормотал Миша, спотыкаясь и крестясь на колокольню. — Потому что тесны врата и узок путь, ведущий в жизнь, и немногие находят их…

К отелю он вышел задами, со стороны реки. Огляделся, нырнул в щель между домами, ведущую на задний двор ресторана — и чуть не упал, потому что услышал голоса̀. Неужто?

— Узок путь, ведущий в жизнь!..

Притаившись за дровяным сараем, Клёст с осторожностью выглянул. Бес — всё в том же пальто и каракулевой шляпе — стоял к нему спиной, шагах в семи. Пред бесом распинался, что-то втолковывая чёртовому отродью, неопрятного вида жид — при пейсах и бороде, в картузе, залихватски сбитом на затылок.

Кто бы сомневался! Жиды да черти одной шерсти!

Миша окинул двор цепким взглядом. Кроме беса с жидом — ни души. Пара кухонных окон, выходивших сюда, до половины замазана белилами — чтобы не пялилась внутрь всякая шушера. Это хорошо, изнутри тоже ничего толком не разглядишь. Сарай, за которым прятался Миша: тёмное, старое дерево, набухшее от влаги. Пальцы ощущали его рыхловатую податливость. По левую руку громоздились хозяйственные пристройки, кособокие и приземистые. Меж ними тянулся извилистый проход, уводя вниз, к реке, откуда явился Клёст. Значит, три входа-выхода: со стороны собора, от реки — и арка подворотни, выводящая на площадь. Даже если услышат крик — пока сообразят, пока прибегут… Мишин след уже и простынет. Поди знай, какой дорогой ушёл; как выглядит!