Роман Казимирский: Ундервуд

Конрад, закончив мысль, поднялся из-за стола и подошел к окну, за которым стоял теплый солнечный вечер. Судя по его внешнему виду, он чувствовал себя лучше. Воспоминания, которые мучали мужчину, вылившись на бумагу, подобно фотоснимку, забрали с собой частичку его прошлого. Не поворачивая головы, он обратился к своему неизвестному собеседнику:

– Человек слаб, приятель. Хилое существо человек. Вот я. Что мне нужно? Вернее, так: чего мне достаточно для счастья? Несколько лет назад я бы сказал, что это присутствие родных и дорогих сердцу людей рядом. Или мир во всем мире. Но сейчас я понимаю, что наличие – не главное. Главное – это отсутствие. Смерти, уродства, внутреннего и внешнего, подлости. Ведь сколько ни лей меда в чан с дерьмом, все равно запах останется. Даже если его удастся перебить, ты постоянно будешь помнить о том, что дерьмо там есть. Значит, его нужно убрать. То, что останется, и есть счастье. Что я сейчас делаю? Вычищаю себя.

Отвернувшись от окна, Конрад некоторое время задумчиво смотрел перед собой, а потом вдруг улыбнулся.

– Ты знаешь, мы ведь ни разу не гуляли с моей женой с тех пор, как я вернулся. Пора исправлять эту ситуацию.

Когда Конрад вышел, я перечитала все, что он успел написать. Литературная ценность, конечно, сомнительная, однако что-то в этом было. В прежние времена с моей помощью создавались произведения несколько иного содержания, но я научилась отличать чушь от стоящей вещи. Это меня научил Хозяин. Его основным критерием оценки была позиция «верю – не верю». Сначала я не могла понять, что так его раздражало в текстах, которые, на мой взгляд, были вполне содержательными и интересными. И только со временем мне стало ясно, что заслужить доверие читателя – самое сложное. А кто является первым и самым строгим читателем? Правильно, сам автор. О каком удовлетворении от написанного может идти речь, если сам себе не веришь? Было похоже, что у Конрада С., как он себя назвал, проблем с этим не было. В первый момент меня это обрадовало. Приятно иметь дело с честным человеком. Но, с другой стороны, это ведь не творчество в чистом виде, а лишь перенесение на бумагу своих воспоминаний, что сильно отличалось от того, чем занимался мой первый владелец – примерно так же, как работа фотографа отличается от работы живописца. Результаты могут быть схожими, но чувства и эмоции, затраченные при этом, совершенно иные. Они не лучше и не хуже, просто отличаются друг от друга. Как топор от скатерти, или чашка кофе – от ботинка. Кто решится утверждать, что первое ценнее второго в метафизическом плане?

Мне хотелось видеть рядом с собой настоящего творца, а не его компиляцию. Конрад же пока был для меня загадкой. Возможно, это только начало – и, освободившись от оков, мешавших двигаться вперед, он сможет посвятить себя настоящей литературе? Я втайне надеялась на это. В моем понимании писатель должен был использовать свое воображение, а не обращаться то и дело к жизненному опыту. Это теперь я понимаю, что ошибалась, но тогда мое отношение к творчеству было весьма ограниченным. Да и мещанским в каком-то смысле, чего уж там.

Меня никогда не тяготила ограниченность в передвижениях. Точнее, полное отсутствие возможности перемещаться самостоятельно из пункта «а» в пункт «б». Это сложно объяснить, но я попытаюсь. Вы можете представить себе, что вдруг очутились в какой-то внутренней и только вам доступной реальности? В ней есть все, что вашей душе угодно. Там, в этом мире, совершенно иная система ценностей, по шкале которой вы идеальны. Сознание способно выстроить любую многоуровневую структуру, позволяющую существовать вне вашего тела. Поверьте в собственную иллюзию, и она перестанет быть таковой, превратившись в единственно устраивающую вас реальность. Представили? Похоже на шизофрению, да. Но так ли это плохо? Все, что нужно человеку, это самореализация, и совершенно не важно, в какой сфере она будет происходить. Управление страной на самом деле мало чем отличается от мытья посуды в придорожном кафе, если и то, и другое занятие приносит вам одинаковое удовлетворение. Это так, что бы вы ни думали. Если принять это утверждение за истину, то возникает следующий вопрос: какая разница, происходит ли это в реальности или в воображаемом мире? Чего стоят все достижения, если к концу жизни вы понимаете, что даже не приблизились к тому, к чему стремились? Да и кто возьмется утверждать, что Наполеон добился большего, чем какой-нибудь сумасшедший, который в своем воображении отстроил целую вселенную и теперь ощущает себя Богом? И можно ли с уверенностью говорить о том, что первое реальнее второго? В моем понимании то, что я имею, гораздо ценнее всего, чем обладает любой из вас, хотя бы потому, что я аккумулирую в себе частички ваших личностей, с каждой новой буквой становясь богаче. Только не воспринимайте меня как паразита, это в корне неверно. Энергия творчества – мощнейший источник, который часто просто выбрасывается, как мусор. Я – хранитель. Так, во всяком случае, я сама к этому отношусь. Мне кажется, что Конрад понял это. Во всяком случае, теперь он стал относиться ко мне иначе. Не могу сказать, что это радовало меня, но я решила подождать, чтобы увидеть, что из всего этого выйдет. Создавалось впечатление, что этот мемуарист нашел во мне собеседника, который всегда готов выслушать его. Он стал смелее, открылся мне, но все еще скрывал нашу дружбу от внешнего мира, оставляя ее только для себя. Количество исписанных страниц росло, и вскоре я потеряла им счет. Впрочем, это глупо, пытаться измерить творчество в каких-либо единицах.