Питер Чейни - Воздастся каждому

Он швырнул мокрую шляпу в угол, сел за стол, взгромоздил на него ноги и принялся внимательно изучать подошву левого ботинка, грозившую отстать от верха.

Эффи наблюдала, уперев руки в бока.

— Почему бы тебе хоть раз не внять здравому смыслу? — спросила она. — Здесь все кончено, и ты прекрасно это знаешь. Но ведешь себя как дурак. С твоими мозгами, сноровкой и опытом ты мог бы найти работу где угодно. Почему ты не хочешь работать на агентство Гриндела? Каждую неделю получал бы конверт с деньгами.

— Чертовски верно, — прервал он. — Но какая безумная идея заставляет тебя навязывать мне работу на этого вшивого Гриндела, а? Хочешь, я скажу? Ты сама собираешься там работать, верно? Ты знаешь, что уже несколько недель моя контора стремительно катится под откос, вот и решила, что весьма разумно уговорить меня сдаться. Но что же все — таки главное, Эффи? Скажи мне!

Он сидел, не снимая ног со стола, и глядел на нее, ожидая ответа.

Эффи вспыхнула.

Кэллаген усмехнулся и продолжал:

— Я думаю, ты ищешь подходящего дружка. А, Эффи? Причем с упором на душевность.

— Как мне хотелось бы влепить тебе хорошую пощечину! Дешевка! Как я тебя ненавижу! И всегда ненавидела.

— Вздор, — возразил Кэллаген. — Все твои проблемы в том, что тебя тянет порезвиться, а босс всегда слишком занят.

Он убрал ноги со стола.

— Теперь давай рассказывай! Ведь не затем ты тут ждала, чтобы сообщить про Мелинса. Это я знал ещё вчера. Что-то случилось. Что? Прекрати думать только о себе и о том, чтобы бы ты сделала со мной, если бы смогла. Выкладывай, что у тебя на уме, а потом можешь выметаться. И держись подальше отсюда. Я ясно выразился?

Она улыбнулась. У неё были чудные зубы, и она это знала. Рот тоже был прекрасной формы, если не считать досадливо опущенных уголков. Но в глазах её не было и тени улыбки. Они не отрывались от Кэллагена и оставались холодны, как лед.

Эффи взглянула на часы.

— Сейчас 23.30. Примерно в 23.50 у нас может появиться дело. Сюда едет клиент. Женщина. Весь вечер тебе кто-то названивал, и по интонации я поняла, что он действительно рассчитывает именно на нас.

Кэллаген снова водрузил ноги на стол и внимательно взглянул на нее.

— Так вот чего ты здесь болталась! Полагаю, жаждала взглянуть на нее. Любопытство — страшная вещь, разве не так?

Эффи вышла в приемную и вернулась с блокнотом для телефонограмм.

— Мистер Вилли Мероултон позвонил в 19.30, — сообщила она. — потом в 20.00, в 20.30, в 20.50 и в 20.59. И снова — в 22.00 и в 22.45. Я сказала, что жду тебя около 23.00 и предложила изложить суть дела. Казалось, он очень разозлен и как будто расстроен. Но сказал, что сюда прибудет леди, чтобы с тобой встретиться. Мне показалось, слово «леди» он особо подчеркнул. — Эффи на долю секунды умолкла и ехидно покосилась на него. — Зовут её мисс Мероултон. Все остальное она сообщит сама.

Кэллаген убрал ноги со стола.

— Кто его ко мне направил?

Все ещё ехидно ухмыляясь, Эффи разорвала телефонограмму.

— Тебя рекомендовал Фингейл. Так он сказал. Так что похоже — это одно из ТЕХ дел.

Кэллаген сморщил нос.

— Предположим, это одно из ТЕХ дел, — передразнил он её. — Ладно, но черт возьми, тебе — то что? Ты свое дело сделала, так что теперь шагай домой. Мне надоело на тебя смотреть.

Она развернулась на каблуках и распахнула дверь кабинет. И в тот же миг открылась дверь с противоположной стороны приемной. В проеме стояла девушка.

Кэллаген встал, глянул через плечо Эффи Перкинс, сложил губы трубочкой и тихонько присвистнул.

— Спокойной ночи, мисс Перкинс, — повернулся он к Эффи. — В субботу я вам напишу.

А сам прошел мимо неё в приемную.

— Вы мисс Мероултон, не так ли? Входите и садитесь.

Вернувшись в кабинет, он поставил стул против стола и сел на свое место. Как только женщина вошла, Эффи Перкинс закрыла дверь в приемную.

Девушка не села, и Кэллаген мог убедиться, что она невероятно хороша собой.

Рослая, гибкая и изящная, но во всех необходимых местах округла и отнюдь не худосочна. От неё веяло духом воспитанности и породы. Смертельно бледное лицо, под глазами синева от усталости или нервного напряжения. На ней было дорогое шикарного кроя платье из тяжелого марокканского шелка — вечернее платье на перекрещивающихся на плечах бретельках, украшенных бриллиантовыми подвесками.

Ее волосы были черными как смоль, а усталые глаза — фиолетовыми. Черные туфельки на высоких каблуках заманчиво выглядывали из — под края платья.