Ант Скаландис - Заговор посвященных

Он ощутил горячую волну страсти, разливающуюся по телу. Что это: адреналин, бегущий в кровь; кровь, бегущая в капилляры; или просто избыток тепла, рвущийся наружу? Когда-то он увлекался биологией, и с тех пор осталась привычка все ощущения скрупулезно раскладывать по полочкам. Почему-то теперь это оказалось особенно трудно, и, уже не контролируя себя, он схватил её за мокрые плечи и привлек, почти прижал к груди.

Ее глаза, темные настолько, что посреди радужки с трудом различался зрачок, матово поблескивали двумя спелыми вишнями. Она не прятала их. И губы она не прятала тоже. Влажные, ждущие, полураскрытые губы… Горячее дыхание с ароматом дорогого ликера, волосы, пахнущие дождем и сиренью, вздрагивающие плечи… Ах, какая душная, душная ночь! Душная до озноба…

— Ты что-то спросила? — Он словно очнулся. — Ах, да! Куда я уезжаю. Нет, не туда. Дальше.

— Дальше!

В голосе её было удивление, но удивление человека знающего, а не то растерянное недоумение, какое бывает, если брякнешь, не подумав, первому встречному какую-нибудь мудреную невнятицу.

И он пояснил уже со всей откровенностью:

— Я решил наконец отправиться в тот мир.

— И я, — выдохнула она и прильнула к нему. — Я тоже решила. Давай уйдем вместе.

Вся одежда промокла насквозь. Его легкие летние брюки прилипли к ногам, и тепло её тела он почувствовал так, как если бы они разделись. Ее плечи, грудь, бедра, живот были горячими, а ещё был маленький сладостный островок — очень горячий. Потом он понял, почему так сразу смог почувствовать её призывный жар: под тонкой промокшей синтетической юбкой больше не было ничего, только этот волшебный треугольник.

— Я хочу тебя, — шептала она и захватывала пылающим ртом его пересохшие от нетерпения губы.

— Что, прямо здесь? — спрашивал он шутливо.

— Почему бы и нет? — отзывалась она вполне серьезно. — Два часа ночи.

Их руки, пробежав пальцами по спинам друг друга, спустились ниже. Он сжимал в ладонях восхитительные круглые половинки и чувствовал волшебные касания пробирающихся под ремень ноготков.

На влажной земле, светя в ночи оранжевыми огоньками, догорали две длинные белые сигареты…

О этот быстрый упругий язычок! О эта мокрая ткань, закатывающаяся вверх по бедру! О эти трепетные складки обжигающей плоти!..

— Давай не так, — шепнула она, когда он уже вошел в неё и восторженно замер, опершись на спинку лавочки.

Она заставила его сесть и села сама, а потом лечь, и скамейка была шершавой и жесткой, а потом они снова стояли, но уже по-другому, и снова сидели — иначе, совсем иначе, и каждый раз это было как вспышка звезды, как взрыв гигантской вакуумной бомбы, втягивающей в себя, поглощающей весь мир, это было как скачок по ту сторону, как провал в небытие и возвращение назад. А они оба знали, что это такое, и он и она помнили, как это: уйти и вернуться обратно. Они не знали только, что любовь и смерть — это почти одно и то же. Потому что смерть они не называли смертью — среди Посвященных это было не принято. А любовь… Наверное, за долгие восемь лет они просто забыли, что такое любовь. И теперь наслаждение длилось и длилось. И почему-то за все это время по бульвару не прошел ни один человек, или они не видели их, и только несколько раз с характерным звуком прошелестели модерновые шипастые шины роскошных автомобилей, да однажды прогрохотал по стареньким рельсам безумный ночной трамвай, светящийся и нарядный, как китайский бумажный фонарик, а с деревьев срывались капли, и вдруг этих капель сделалось больше, ещё больше, и стало ясно, что это снова пошел дождь, и она закричала.

Некоторое время они шли молча. Потом он спросил:

— Мы идем к тебе домой?

— У меня теперь нет дома. Просто нужно зайти в одно место. Это близко.

— А нужно ли? — усомнился он.

— Нужно, — ответила она, и они снова помолчали.

— Помнишь рассказ О'Генри «Фараон и хорал»? Очень трудно достичь именно того, к чему отчаянно рвешься. А как только оно становится тебе не нужно, вдруг само падает к ногам.

— Что ты хочешь сказать? — настороженно прищурилась она, поворачиваясь к нему и даже останавливаясь. — Я подумала о том же. Я вернулась сюда недавно, но почти сразу решила бежать. Мне снова стало невыносимо, понимаешь, невыносимо в этом мире. А теперь с тобой… Слушай! Правда, я тоже не хочу уходить. Значит, кто-то поможет нам?

— Очевидно, — сказал он, уже понимая, кто. — А ведь порою так трудно найти свой правильный путь туда.