Виталий Бабенко: Чикчарни

— Повторяю: компьютерный гений, — сказал Эдик с нажимом. — Я таких не знаю. Слышал о подобных опытах, но чтобы был достигнут столь высокий уровень искусства, как на твоей видеомонетке, — это впервые. Еще три часа назад я мог бы поклясться, что такое под силу только дьяволу. «Или чикчарни», — подумалось мне.

— А чем ты докажешь, что это комподел? — спросил я. — Пред положим, завтра суд, на котором меня обвинят в измене Родине. Как я могу подтвердить свою невиновность?

— Любой программист высокого класса — если пригласить его в качестве эксперта — согласится с моими выводами, — горделиво провозгласил Эдик. — Видишь ли, как я уже сказал, в идеале комподел неотличим от реальной киносъемки. Но — лишь в идеале. От ошибок сам господь бог не застрахован. И хотя монетка божественно хорошо записана, я нашел там две ошибки. Два крохотных сбоя. Два маленьких «жучка». Они все и решили. Дай-ка сюда свой кимп. Вот, смотри.

Мы остановились на обочине дороги. Эдик вставил монетку в кимп, зажегся экранчик. Все тот же, заученный мною до последней детали кадр: показав пропуск охранникам шпионского центра на горе Черный Засов, я оборачиваюсь и смотрю прямо в камеру.

— В реальном масштабе времени ничего не увидишь, — принялся объяснять Эдик. — Я растянул время, увеличив масштаб вдвое. Опять ничего. Сделал темп в два раза медленнее. Нулевой эффект.

Я всмотрелся в экран. Мимика моего лица была настолько замедленной, что движение мышц даже не угадывалось — живой кинокадр застыл, превратившись в статичную фотографию.

— Теперь — внимание, — предупредил Эдик. — Сейчас — в реальном масштабе времени — на твоих губах должна появиться эдакая змеиная улыбка. Смотри-смотри. Как раз в этом месте я ре шил было прекратить замедление темпа и махнуть рукой: мол, беспросветная затея. И знаешь, словно бес какой толкнул меня под локоть…

— Чикчарни! — вырвалось у меня.

— Шикарно, согласен, — подтвердил Эдик, не поняв моей реп лики. Я увеличил временной масштаб еще в десять раз. И обалдел!

Признаться, я обалдел тоже. Вместо обещанной «змеиной» улыбки по моему лицу на экране пробежала гримаса скорби, потом ужаса, потом эйфорической радости, потом тупого самодовольства — и все mb. в считанные доли секунды. Наконец на губах застыла та самая улыбка — и все кончилось.

— Видишь? Видишь? — горячо зашептал Эдик. — Тот гений компиратства словно примерял на тебя различные выражения лица. Наконец одно его устроило, а остальные он не стер. И разрыв не сомкнул. Забыл!!! Теперь понимаешь, в чем дело? Эта монетка — твое спасение, а не проклятие. Мы должны сохранить ее во что бы то ни стало. Погибать будем — а монетку сбережем.

— А второй «жучок» — он где? — вспомнил я.

— Тихо! — оборвал меня Эдик. — Кажется, машина.

Точно, по шоссе, догоняя нас, двигался на большой скорости автомобиль. Что было сил мы рванули в сторону от дороги и шлепнулись в хищно чавкнувшую траву — там начиналось болото.

Машина, гоня перед собой белый конус света, промчалась мимо. За ней — еще одна, легковая. Потом грузовик.

— За нами? — шепнул мне Эдик.

— Понятия не имею, — ответил я.

Так получилось, что в эту ночь Эдик не ответил на мой вопрос. Торопясь обогнать рассвет и заблаговременно добраться до укромного места, мы прибавили ходу и дальше шли молча, сберегая дыхание. Небо уже синело, когда мы обходили стороной просыпающийся городок Пайз-Харбор. День провели в небольшой лиственной роще, держа под наблюдением окружающую местность. Спали по очереди. Ели что придется недозрелые плоды манго, ракушки, цветочные стебли агав. Я даже попробовал большой коричневый боб тамаринда — и долго потом отплевывался. Он оказался удивительной гадостью — кислым и едким на вкус.

Здесь, в тени неизвестных мне широколиственных деревьев, Касабян и рассказал мне о своем втором открытии.

— Сейчас я тебе покажу еще одного «жучка», спрятавшегося в монетке, — объявил он, дождавшись, когда я очнусь после тяжелого сна на голой земле. — Это почище компиратства будет. Смотри во все глаза.

Эдик включил кимп и вывел на дисплей самое начало записи — спину удаляющегося мужчины. Мою спину.

— Снова замедляю темп. Масштаб времени один к ста двадцати восьми. Иначе: секунда реального времени длится у нас сейчас больше двух минут.

Экран мигнул. Изображение на мгновение исчезло, словно кто-то махнул перед съемочной камерой белой простыней, и опять появилась удаляющаяся спина.

— Ага! — торжествующе вскричал Эдик. — Сейчас верну и за фиксирую. Это след каких-то комподельских манипуляций. Даже тень следа, от которой из-за минимального сбоя в программе не удалось избавиться. Может, проглядели. Но самое главное то, что это не просто чистая страница, затесавшаяся в исписанном блокноте машинной памяти. Это — код.