Андрей Бондаренко: Метель

– Метель начинается, – меланхолично сообщил Давыдов. – Может, перенесём наш героический спектакль на завтра?

– Нет, – отрицательно помотал головой Пётр. – Я намерен разобраться с этим делом непременно сегодня. Причём, незамедлительно! Пошли, господа…. Где она – ваша, в смысле, медвежья берлога? Пошли! Денис, давай свой флакон с усыпляющим настоем. Я сразу же, как убью медведя, поеду в Ненарадово. Сразу же…

Сама охота получилась скоротечной и неинтересной. Или же так Петьке просто показалось? Он уже весь – целиком и полностью – был в другом: представлял, как приедет к ней, единственной и неповторимой, без перерыва прокручивая в голове предстоящий разговор. Мол, вот он я, твой законный муж – перед Богом и людьми. Прими таким, какой есть. Полюби и…. Полюби, поверь, и пойдём искать цветную бесшумную метель, в которой изредка сверкают изломанные светло-зелёные молнии, указывающие путь в светлое Будущее, где так таинственно теплятся и мелькают блики рекламных вывесок, установленных на крышах высоченных небоскрёбов, а «я – маленький такой…».

Дворовые мужики Николаева, боязливо переминаясь с ноги на ногу, подошли к большому сугробу, над которым – через круглое чёрное отверстие в снегу – поднималась вверх молочно-белая струйка пара.

– Пётр Афанасьевич, держи! – Владимир снял с плеча рогатину, оказавшуюся достаточно тяжёлой, и махнул крепостным рукой: – Начинайте, ребятушки! Остальные отходят в сторону и готовят – на всякий случай – ружья…

Мужики принялись осторожно, с явной неохотой, тыкать длинными жердями в сугроб. Вскоре оттуда донеслось недовольное рычание, но сонный косолапый, явно, не горел желанием вылезать из тёплой берлоги, ограничиваясь только угрожающими звуками.

– Активней работайте, лентяи, мать вашу грешную! – нетерпеливо прикрикнул Петька. – Активней! Мне ждать недосуг! Тороплюсь…

– Вы, барин, торец-то рогатины укрепили бы понадёжней, – посоветовал один из крепостных. – Выскочит сердитый мишка, не ровен час, а вы и не готовы. Порвёт, не дай Бог…

Пётр, уперев торец рогатины в угол, образованный вертикальным ребром крупного валуна и горизонтальной поверхностью земли, велел:

– Ну-ка, тыкайте его, сонную тетерю! Тыкайте!

Всё дальнейшее произошло мгновенно: внезапно сугроб разлетелся в мельчайшую снежную пыль, мужики со всех ног рванули, не оборачиваясь, в разные стороны, а над Петькой нависла туша разъяренного медведя.

«Какой же он громадный!», – испуганно охнул внутренний голос. – «Гораздо выше двух метров. Гораздо…. А воняет-то как! Гнилью, застарелой блевотиной и свежайшими испражнениями…. Фу, мать его косолапую! Держи, братец, рогатину покрепче. Сейчас, похоже, оно и начнётся. Типа – непосредственно – медвежья охота…».

Раздался громкий утробный рык, полный ярости и боли: это широкая грудь медведя встретилась со стальными «рогами». Голова зверя, украшенная неправдоподобно маленькими и злобными, тёмно-карими глазками, приблизилась к Петру и, замерев примерно в двух метрах, остановилась. Рёв звучал уже безостановочно, вонь, исходившая из широко распахнутой пасти медведя, стала просто нестерпимой.

«Похоже, что мишке в грудь упёрлось железное перекрестье рогатины», – предположил на удивление спокойный и выдержанный внутренний голос. – «Теперь остаётся ждать, когда зверь, насаженный на «рога» рогатины, умрёт от потери крови. Сколько ждать? Владимир говорил, что не больше часа…. Чёрт побери, уже темнеет! Надо поторапливаться…. Почему же у косолапого гиганта такие маленькие глазёнки? Непропорционально-маленькие – для такой огромной головы. Братец, тебе же было чётко и однозначно сказано, мол, не стоит – долго и пристально – смотреть в медвежьи глаза…. Что это так громко треснуло, а? Может, толстое древко рогатины? Нет, вроде всё нормально. Это, наверное, трещит медвежья грудная клетка…. Ага, ощущается какая-то тряска! Зверь – напоследок – бьётся в предсмертной агонии? Было бы совсем неплохо…».

Через некоторое время медведь, резко подломившись в коленях, безвольно опустился на снег, покорно склонив голову на древко рогатины. Из звериной пасти на белый снег – бесконечным потоком – хлынула красно-бурая кровь…

– Занавес! – торжественно и чуть насмешливо объявил подошедший Николаев, вставил дуло ружья в мохнатое медвежье ухо, надавил на спусковой крючок и, после того, как прогремел выстрел, пояснил. – Обычная перестраховка, господин подполковник…