Роберт Сойер: Обрести бессмертие

— Пусть так, — не стал возражать Питер. — Но мы все равно собираемся их выпустить.

— Не делайте этого, — попросил голос.

— Мы это сделаем, — сказал Питер. — Если только…

— Что если?

— Если только виновный двойник сам признается. В этом случае мы выпустим лишь один вирус, нацеленный именно на него.

— Где гарантия, что вы не выпустите все три штамма после того, как удовлетворите свое любопытство и узнаете, кто виновен?

— Я обещаю этого не делать, — сказал Питер.

— Поклянись, — потребовал голос.

— Клянусь, — Питер решил не спорить.

— Поклянись перед Богом жизнью нашей матери.

Тут Питер заколебался. Вот черт, торговаться с самим собой — определенно это действовало ему на нервы.

— Я клянусь перед Богом жизнью нашей матери, — тем не менее медленно сказал он, — что мы не будем выпускать вирус, смертельный для всех троих, если виновный назовет себя.

Ответом послужило долгое молчание, нарушаемое лишь жужжанием вентиляторов.

Наконец, когда их терпение почти иссякло, из динамика раздалось:

— Это сделал я.

— А кто из вас — это ты? — спросил Питер. Снова затянувшееся молчание. Затем голос:

— Тот, кто больше всех похож на тебя. Контрольный двойник. Линия отсчета для вашего эксперимента.

Питер ошеломленно уставился в пространство.

— В самом деле?

— Да.

— Но… но это нелепо.

— Ты так думаешь?

— Я имел в виду, мы предполагали, что, модифицируя результаты мозгового сканирования для получения Амбротоса и Духа, мы случайно удалили мораль.

— Ты считаешь убийство сослуживца Кэти и ее отца аморальными поступками? — удивился Контроль.

— Да. Несомненно да.

— Но ведь ты хотел, чтобы они умерли.

— Но я не стал бы их убивать, — убежденно сказал Питер. — Это доказывает тот факт, что, как бы они меня ни провоцировали, особенно Ханс, я их все-таки не тронул. Я мог нанять убийцу столь же легко, как и любой из вас. Почему же ты — всего лишь механическое отражение меня — сделал то, чего не стал бы делать настоящий я?

— Ты знаешь, что ты — это настоящий ты. И я знаю, что ты — настоящий ты.

— Ну и что?

— Уколи меня, и не увидишь крови — это правда. Но попробуй меня обидеть, и я буду мстить.

— Что?

— Ты знаешь, Саркар, — хмыкнул двойник. — тебе бы следовало позаботиться о моделировании для меня каких-нибудь зудящих мест, чтобы было что почесать.

— Но почему? — не сдавался Питер. — Почему ты сделал то, чего я бы сам делать не стал?

— Помнишь, как ты изучал Декарта?

— Это было много лет назад…

— Ты вспомнишь, если постараешься, — продолжал двойник. — Я это вспомнил, когда задался вопросом, чем я от тебя отличаюсь, — мне тоже стало любопытно. Рене Декарт создал дуалистическую школу в философии, основанную на убеждении, что сознание и тело — это две разные вещи. Одним словом, он верил, что мозг и сознание — это не одно и то же; душа существует реально.

— Да. Ну и что из этого?

— Декартов дуализм противоречил материалистическому мировоззрению, доминирующему в наши дни и утверждающему, что единственной реальностью является физическая реальность, что сознание — это просто мозг, что мышление не более чем биохимия, что души не существует.

— Но теперь мы знаем, что Декарт был прав, — заметил Питер. — Мы сами видели, как душа покидает тело.

— Не совсем так. Мы знаем, что Декартова точка зрения справедлива для тебя. Она верна для настоящих человеческих существ. Но я не являюсь настоящим человеческим существом. Я всего лишь компьютерная модель. И не более того. Если твои вирусы сотрут меня, я перестану существовать, исчезну целиком и полностью. Для меня, для того, кого ты называешь экспериментальным контролем, дуалистическая философия абсолютно ошибочна. У меня нет души.

— И это отличает тебя от меня настоящего?

— Вся разница в этом и заключается. Тебе приходится заботиться о последствиях своих поступков. Не только юридически, но и морально. Ты вырос в мире, где учили, что существует высший арбитр морали и что рано или поздно ты предстанешь перед его судом.

— Я в это не верю. По-настоящему не верю.

— «По-настоящему». Ты хочешь сказать, что не веришь в это интеллектуально. Но в глубине души ты все же соразмеряешь свои поступки с этой вероятностью, какой бы далекой и туманной она тебе ни представлялась, с вероятностью держать отчет за свое «поведение. Ты доказал существование некой формы жизни после смерти. Это с новой остротой ставит вопрос об окончательном суде, вопрос, который невозможно решить, попросту прибегнув к компьютерному моделированию. И вероятность того, что придется отвечать за свои действия, направляет твои моральные суждения. Не важно, как сильно ты ненавидел Ханса, и давай-ка честно признаем — мы оба ненавидели его так яростно, что это удивляло даже нас самих; как бы ты ни ненавидел его, все же ты не стал бы его убивать. Расплата за это может оказаться слишком велика: у тебя есть бессмертная душа, и это предполагает возможность вечного проклятия. Но у меня души нет. Я никогда не предстану перед судом, так как я и сейчас не живу, и никогда не буду жить. Я могу безнаказанно сделать именно то, чего ты никогда бы не сделал. В материалистическом мировоззрении, единственно реальном в моем положении, нет судьи выше, чем я сам. Ханс был плохим человеком, и мир без него станет лучше. Я не раскаиваюсь в том, что совершил, и единственно о чем жалею — что мне не довелось наблюдать, как он умирал. Если бы я мог снова это сделать, я бы так и поступил, не колеблясь ни наносекунды.