Владислав Русанов - Оборотень с человеческим лицом [три рассказа]

— Купить коня?

— Истинно так. Но и с этой задачей я справился.

— И находитесь сейчас в десятке верст от родового замка Будрысов.

— ?..

— Я еду туда же. Был по делам службы в Люблине и решил заскочить по случаю. Презентовать князю любопытный сборник стихов. В последнее время он ни с того ни с сего начал интересоваться символистами.

— Вот как?

— Я отношу это ко все тем же его чудачествам. Если вы не против, я бы хотел предложить отправиться туда вместе. После того, как ваша лошадь отдохнет.

— Плевать на лошадь! — с горячностью воскликнул француз. — Я готов скакать ехать прямо сейчас!

— Э, нет… Животное-то в чем виновато? Знаете что? Хотите ехать на лошади моего денщика? Его мерин туговат на шенкель, но в целом очень даже ничего…

— Боже! Вы спасаете меня! Даже не знаю, чем смогу расплатиться с вами. Да и смогу ли?

Пашутин рассмеялся.

— Может, и сможете. Как знать?

Старинный замок вырос из лесу, подобно сказочному уснувшему сидя великану.

Черная угловатая громада, заслонившая неяркие ноябрьские звезды, заставляла с живостью вспоминать времена междоусобиц и кровавой резни. Перечеркнутые черным крестом плащи тевтонцев и яркие жупаны казачьей гулевой вольницы. Казалось, соскочи с коня, прижмись лбом к замшелым, ледяным на ощупь камням, и простоишь до утра, внимая легендам седых веков.

И все же в узких окнах-бойницах мерцали отблески огня. Довольно яркие. А из глубины донжона, куда их впустил вислоусый дородный мажордом в темно-синем кунтуше, доносились звуки органа.

Прибежавший с конюшни парень в каракулевой, сбитой на затылок, шапке улыбнулся Николаю Андреевичу, как старому знакомому. На Водемона глянул настороженно, но беспрекословно забрал поводья из рук гостей.

Уютная, прекрасно обставленная гостиная пряталась внутри башни, как рождественская игрушка внутри шоколадного яйца. О средневековом прошлом напоминал только огромный камин, полыхающий жарким, наводящим истому, пламенем.

Хозяин приветствовал прибывших к нему, вставая из-за шпильтыша неохотно отпускающего череду низких тягучих звуков органа. Несмотря на гладко выбритое лицо в его фигуре и повадках в действительности проступало что-то медвежье. Такого проще представить не в расшитом китайскими драконами парчовом халате, а в проржавевшей кольчуге с боевым топором, что выглядел бы игрушкой в могучем кулаке.

— Добрый вечер, Йозас Янович, — радостно приветствовал его Пашутин. — Вот, проездом в ваших краях. Решил навестить.

— Кого это ты с собой приволок, Николай Андреевич, — близоруко сощурился на француза князь. — Никак господин лягушатник?

Только кровь, пятнами окрасившая щеки француза, выдала его недовольство, мягко говоря, холодным приемом. Он сухо поклонился, не отрывая взгляда от сидящей с книгой в дальнем углу красавицы-польки. Не зря переживал за свою воспитанницу Будрыс. Ох, не зря. Карие очи испуганной оленухи, черные, цвета воронового крыла, локоны и матовая, будто вовек не знавшая солнца, кожа. Такие красавицы свели с ума не одного офицера-кавалериста победоносно шествующей армии великого императора.

Почувствовав напряженность во взглядах князя и молодого коммерсанта, ротмистр ловко отвлек их обоих, затронув с ходу цель своего визита. На свет появилась и обещанная Будрысу книжица. Несмотря на претенциозное название «Chefs D'oeuvre», принадлежала она перу молодого, не разменявшего еще и четверти века российского поэта, студента московского университета.

Завязалась непринужденная беседа, все участники которой, включая бросающего мрачные взгляды исподлобья хозяина, использовали французский язык, дабы не обижать гостя.

Вскоре собеседники переместились за просто, но обильно накрытый стол. Натянутость отношений понемногу уступила место взаимной заинтересованности. Водемон увлеченно расспрашивал князя о национальных обычаях и обрядах литвинов, а тот, в свою очередь, задал несколько вопросов об изобретении Люмьеров. После обстоятельного и подробного ответа гостя в его глазах даже блеснуло что-то похожее на одобрение.

Однако француз мрачнел на глазах, угрюмо ковыряя вилкой тушеную со сметаной зайчатину. И виной тому был нескрываемый интерес панны Агнешки к речам и, главное, усам гусарского ротмистра. Реплики Шарля чем дальше, тем становились все короче, пока вовсе не извелись до односложных.

Не известно, что послужило последней каплей, но, когда ужин был завершен, Водемон, извинившись перед хозяевами, отозвал Пашутина в сторону и срывающимся голосом потребовал объяснений.