Георгий Мартынов: Кто же он?

— Хочу верить.

Снегирев повернулся к полковнику Круглову:

— Вы говорили, что у вас нет больше вопросов. Тогда очень прошу вас — заканчивайте допрос. Или позвольте мне уйти. Я не могу больше видеть этого…

— Но ведь вы сами сказали, что я невольно, — умоляюще воскликнул Фаулер.

— Ничего не меняет. Вы обязаны были понимать, что вы делаете, и следить за своими мыслями. Вы ученый, а не дилетант в науке.

Снегирев повернулся к канадцу спиной.

— Есть у кого-нибудь вопросы? — спросил Круглов.

Все молчали.

— В таком случае, всё!

Фаулера увели.

— Я не вполне понял смысл вашего разговора с этим человеком, — сказал Круглов, обращаясь к Снегиреву.

Профессор встал и нервно заходил по кабинету.

— Вот что делает наука в руках безответственных ученых, — сказал он. — Погоня за деньгами и славой, личные интересы прежде всего. А люди? Материал для опытов, не более. Кролик или человек — какая разница? Смысл нашего разговора? При чем здесь его смысл? И я не верю в искренность его раскаяния. «О боже великий! Я никогда себе не прощу!» Слова, слова, слова! Подопытный кролик умер, только и всего! Какое ему дело до «кроликов».

Профессор уже почти бегал по комнате.

— Но может быть, всё же вы объясните нам, почему застрелился Миронов?

— Потому что по вине этого, с позволения сказать, ученого, Миронов отчетливо вспомнил всю сцену расстрела им советских людей, вспомнил, не зная , что стрелял холостыми патронами и никого не убил. Не зная! Можете вы понять весь ужас этого? На ваш вопрос, — профессор повернулся к Лозовому, — Фаулер ответил правильно. Миронов не помнил о расстреле, потому что в тот момент находился под сильнейшим внушением, А значит, и бесполезно было говорить ему о том, что расстрел был мнимым. Он действительно просто не поверил бы. Но в гостинице Фаулер обязан был сказать ему, об этом. Врач, проводящий сеанс гипноза, не может думать в этот момент о чем придется. Тем более такой, как Фаулер. О своей исключительной силе он хорошо знает. Один факт, что без помощи усилителя ему удалось вернуть память Миронову, говорит об этой исключительности. — Снегирев резко остановился. — А может быть, — сказал он медленно, — не было тут никакой случайности? Может быть, он не невольно, а сознательно вернул память Миронову? Для того, чтобы еще в большей степени внушить ему желание бежать из нашей страны? Что, если так?

— Возможно, — отозвался Круглов. — Но доказать этого никак нельзя.

— Не в доказательстве дело. Так или иначе, но Миронов, внезапно для себя, вспомнил, что он сделал, находясь у немцев. Вспомнил, что среди расстрелянных находился его комиссар Иванов, имя которого стояло в списке награжденных. Видимо, он подумал, что этот Иванов случайно остался жив. И ему предстояла встреча с этим самым Ивановым при получении награды. Он понял, что оправдания ему нет.

— Это вполне правдоподобно.

— Это факт. И в этом причина самоубийства.

— А в чем же тогда причина поисков Мироновым смерти?

— Трудно сказать! Возможно, он мучился неизвестностью. Ведь Фаулер сказал ему, что на допросах он находился под внушением. Он не знал, что и о чем говорил на допросах. Может быть, выдал кого-нибудь. Не мог он полностью верить Фаулеру, которого считал гестаповцем. Кроме того, в партизанском отряде он назвал себя Михайловым, а о том, что в действительности его фамилия Миронов, судя по всему, помнил. И сам не понимал, чт заставляет его упорно держаться за фальшивую фамилию. И еще. Он знал, что подписал обязательство сотрудничать с гестапо. Для честного человека сознание этого непереносимо, что бы ни было причиной. А может быть, он и не искал смерти, а просто был человеком бесстрашным.

— Нет, — сказал Нестеров. — В том, что он искал смерти, сомневаться нельзя. Это было именно так.

Снегирев развел руками.

— Тут я бессилен, — сказал он.

— Хорошо! — сказал Круглов. — Всё, что вы сказали, безусловно, истина. И всё сходится. Но неясны два пункта. Зачем Миронов сжег какие-то бумаги?

— Боюсь, что это навсегда останется тайной, — ответил профессор. — В состоянии остро воспринятого внушения мысль человека работает иногда причудливо.

— Зачем он попросил у Фаулера пистолет?

— На это легче ответить. Во-первых, у него могла явиться если не мысль, то желание убить Фаулера. А во-вторых, могла сказаться привычка иметь при себе оружие. Я уже сказал, что в таком состоянии мысль человека причудлива. И в-третьих, он мог пожелать иметь оружие именно потому, что почувствовал желание тайно перейти границу. Ведь о том, что он загипнотизирован, Миронов не догадывался. И очень возможно, если бы у него мелькнула мысль не являться за наградой, а сразу бежать, он не застрелился бы. Но здесь огромную роль играет характер человека и, разумеется, тот факт, что Фаулер действовал без усилителя. Полностью подавить протест в душе Михайлова ему не удалось. Трудно сказать, — задумчиво закончил Снегирев.