Кейт ДеКандидо: Костяной ключ

Некоторые полагали, что слишком уж сложный это план — собрать всех детишек и стравить их, чтобы выживший возглавил армию Азазеля. Другим план просто не нравился — как же, подчиняться человеку! Да, этот человек будет избран и натренирован самим Азазелем, но при этом он останется человеком. Для многих демонов прошло слишком много лет со времен бытности людьми, а те, кто сохранил смутные воспоминания о земной жизни, совершенно по ней не скучали.

Но многие верили Азазелю. Они были готовы отдать ему свою веру, потому что это значило выбраться на волю. Они были готовы подчиниться человеку, потому что это значило выбраться на волю. Они бы до бесконечности стояли у створок ворот и ждали, ждали, ждали, если бы это значило когда-нибудь выбраться на волю.

Дьявольские врата соорудил самый ненавистный из людей — Сэмюэль Кольт. Он же собрал пистолет, который мог убивать демонов — не отправлять обратно в ад, что было само по себе несладко — а действительно уничтожать их. Дьявольские врата, перегородив путь между миром людей и адом, заставляли демонов искать более хитрые способы обрести плоть. Но многие из них были слишком ленивы, неопытны или тупы, чтобы изобретать эти способы. Либо просто не хотели смириться с тем, что придется ограничиться условиями призывающего заклинания и силой вызвавшего.

В общем, демоны собирались со всех сторон. И выжидали.

Кольт создал врата таким образом, что открыть их мог только его пистолет. И вот теперь, после целой вечности ожидания, металлический лязг дула-ключа насквозь пронизал весь ад. Демоны визжали, радостно вопили, пихались и толкались. Вот она — свобода! Свобода заполонить мир и устроить хаос!

Визжа вековыми петлями, ворота открылись.

Свобода! И демоны ползли, бежали, летели — наружу. Некоторые, правда, задержались, вспомнив, что Кольт окружил ворота металлической пентаграммой, но Азазель учел и это: преграду сломал человек, который поведет их в бой. (Это тоже сторонники Азазеля приводили в довод сомневающимся — как было мудро завербовать человека).

Но человека наверху не оказалось. Не последовало ни приказаний, ни инструкций, ничего.

Они действительно оказались свободны.

Демоны разлетелись в разные стороны и тут же забыли о плане Азазеля, пьяные осознанием того, что можно разбрестись по миру и делать всё, что заблагорассудится.

«Отличный способ отпраздновать Рождество и Новый год», — подумала Меган Уорд, прихлебывая крепкое янтарное пиво.

Пиво ей купил какой-то парень, наивно полагая, что ему за это что-то перепадет. От басов, казалось, вибрировали даже кости; громко били барабаны, гитарные аккорды взрезали воздух, словно бензопила. Меган не могла вспомнить названия трио, играющего сегодня в салуне «Хогс Брес», но их музыка ей определенно нравилась. Как и большинство тех, кто играл в барах Дюваль-стрит, это была кавер-группа, исполняющая классический рок. Сейчас, например, они принялись за «Magic Carpet Ride». Солистом была женщина: она пела низким хрипловатым голосом и аккомпанировала себе, безукоризненно справляясь с гитарными соло группы «Steppenwolf». Мощности колонок хватало, чтобы звук разносился по улице (между «Хогс Брес» и пешеходной дорожкой находилась просторная покрытая гравием стоянка), так что музыку было хорошо слышно далеко вокруг громадного дерева, возвышающегося в центре огороженного, открытого бара. Меган нравилось такое положение дел по множеству причин, одной из которых была возможность легко игнорировать парня, поставившего ей пиво. Она не отказалась, конечно: дармовая выпивка — это вам не шуточки, особенно учитывая тощий студенческий кошелек, и все же она не собиралась развивать отношения. Особенно когда он сплюнул во время разговора — какая мерзость! И потом, это всего лишь пиво. Угости ее парень джином с тоником или водкой с апельсиновым соком, что ж, тогда может быть… Ну а пиво? Купи губозакаточную машинку, дружок.

Когда приставучий верблюд сдался и отвалил к другой девчонке, Меган заняла высокий круглый столик, стоящий аккурат между двумя барными стойками — главной, ближе к середине бара, и маленькой, около выхода на парковку. В субботний вечер здесь в обоих направлениях тянулись нескончаемые потоки людей. Некоторые, как и сама Меган, входили со стоянки, минуя вонючего парня, продающего свои стихи. Другие появлялись через заднюю дверь, выходящую на Фронт-стрит. По крайней мере, отсюда не было видно телевизора. Там куча помешанных на спорте придурков смотрела коллежский футбольный матч. Если бы Меган решила провести рождественскую неделю, наблюдая, как здоровенные лоботрясы вопят над игрой, она бы с тем же успехом вернулась домой в Атланту, к неотесанным отчиму и сводным братьям. Мама совсем разнюнилась, узнав, что ее маленькая девочка не приедет домой на Рождество, но Меган ясно ответила, что мамина «маленькая девочка» на самом деле взрослый человек, студентка двадцати двух лет, зарабатывающая степень бакалавра в Бостонском колледже. Кроме того, в их доме мама была единственным человеком, которому не хотелось дать по физиономии. Меган вовсе не винила мать за повторный брак после гибели папы в аварии. Мама плохо уживалась в одиночестве, а дочь-подросток оказалась неважной компанией, особенно когда захотела собственной личной жизни. Мама встретила Гарри на группе встреч — он тоже был вдовец, потерявший жену во время ограбления магазина. Гарри привел с собой троих сыновей, и Меган затруднялась сказать, кто из них был хуже — Гарри-младший, бегающий перед ней чуть ли не голышом при любой возможности; Билли, который лапал ее за грудь и которого она однажды застукала за копанием в ящике с ее нижним бельем; или малютка Джоуи, который установил в ванной камеру и выложил в интернет видео с Меган, принимающей душ. Мама, естественно, настаивала, что они не хотели никого обидеть — мальчики есть мальчики. Вот только Гарри-младшему было двадцать девять, а Билли столько же, сколько Меган, поэтому мамины оправдания звучали неубедительно. А после «невинной» шутки Джоуи Меган отсиживалась в своей комнате два месяца, потому что чертово видео скачала половина кампуса.