Максим Дегтярев - Ок-но

Не было сомнений, что своею в общем-то невынужденной откровенностью, Кастен старается вызвать у меня доверие. Он не раскаивался и не пытался свалить вину на кого-то другого, он знал на что шел, он видел перед собой цель, которая оправдывала любые средства. Любопытство жгло меня изнутри, и именно любопытство, а не доверие, все больше и больше склоняло меня к мысли, не дать ли ему и остальным галеафам шанс установить контакт с Энтомологом. Теперь я понимал, почему Мартин согласился помогать галеафам. Любопытство сродни безумию. Но чтобы не обмануться я запишу контакт на видео. Когда выберусь, покажу запись Мартину и остальным. А чтобы Мартин совсем лопнул от зависти, скажу ему, что Энтомолог лично присутствовал при контакте, но просил его не снимать. Он явился в образе высокого седого старика в белых одеждах, с бородою и нимбом, много шутил и вообще мне понравился… Нет, в старика, пожалуй, Мартин не поверит. Скажет, что мне приглючился Рассвел. Пусть будет черный пудель – Мартину это ближе. В пуделя он поверит. Да, пудель – это в самый раз…

– Вы меня слушаете? – спросил Кастен.

– Комлог слушает. А что?

– У вас была странная улыбка.

– Она у меня всегда странная.

По спине у меня пробежали мурашки. За вычетом Кастена и старушки в парике, все галеафы ведут себя так, будто никогда меня в глаза не видели. Я попытался представить себе Кастена в УНИКУМе и с сумкой на плече. Не выходило – комплекция не та…

– Кастен, – сказал я, – зачем ты все берешь на себя? Кого ты выгораживаешь?

– С чего вы взяли? – задергался он. – Я убил…

– Верю, убивал ты, но на Ундине в меня стрелял кто-то другой. Говори, кто он. Или его здесь нет?

– Стрелял я, – отрезал Кастен. – И могу это доказать, если вам так требуются доказательства…

За спиной прошуршала дверь. Вместо того, чтобы сразу же оглянуться, я выключил комлог и принялся залеплять рот Кастену. А он замотал головой, отплевывая пластырь в сторону. Потом… потом, должно быть, Энтомолог наступил на муравейник, потому что на голову мне обрушился потолок вместе с верхними ярусами Терминала.

Окружавшую меня тьму я списал на повязку на глазах либо повреждение зрительного нерва. Постепенно тьма сменилась ярким светом. Я увидел небо и солнце. Четверо галеафов держали меня за руки и за ноги как пойманную дичь, и тащили вверх по травянистому холму, ногами вперед. Я узнал этот холм: у его подножия притулилась ферма Луизы Кастен. Значит Ундина. Инженер-канальщик и философ держали меня за руки. Харриган и Жорж Кастен – за ноги. Харриган шел справа, обхватив мою правую ногу левой рукой. Его правая рука была обожжена. Впереди всех шел человек, забинтованный с ног до головы, как свежая мумия. Когда он обернулся, я узнал в нем Первого Наблюдателя, пациента с видеозаписи. Медик семенил слева, постоянно спотыкаясь. Его я узнал по белому халату, но никак не мог разглядеть лица. Я попытался откинуть голову и посмотреть назад, но голова не откинулась, словно ее кто-то поддерживал. Из короткого диалога я понял, что галеафши идут следом. Кто-то из них поддерживал мою голову. Вырываться я не пробовал, потому что не чувствовал ни рук, ни ног. Задницу я чувствовал, когда ею задевали за низкие, колючие кусты. Медик попросил приподнять меня повыше. Его просьбу исполнили; я перестал чувствовать и задницу. Голос медика показался и чужим и одновременно знакомым. Хотел что-то сказать, но не смог, потому что рот был залеплен пластырем. Мне стало противно от мысли, что это быть может тот самый кусок пластыря, которым я залеплял рот Кастену.

Подъем становился все тяжелее, но Первый Наблюдатель запретил делать привал. Философ обливался потом и жаловался, что у него вот-вот отнимутся руки. Наконец мы достигли вершины. Она была совершенно лысой, словно траву выкосило ветром. Специально для моей головы с трудом нашли травянистую кочку, положили. Трава пахла нафталином. Харриган, мертвецки бледный и с паленой раной на груди, подошел, наклонился и придавил мне голову ладонью. Теперь я смотрел строго вверх. Старушка в парике согнала с моего носа ундинского муравья. Я поблагодарил ее взглядом. «Не за что», – сказала она, потом с обидой добавила: «Вы мне лгали, вам не понравились мои пирожки, а я так старалась!»

Галеафы встали вокруг меня и стали что-то петь на незнакомом языке. Ундинское солнце палило вовсю. Ни одно облако не рискнуло его закрыть: все облака огибали солнце по дуге. Я чувствовал, что что-то не так. Долго не мог понять, что именно мне кажется неправдоподобным. Наконец понял: несмотря на то, что ундинская трава была под самым моим носом, я не чихал и глаза не слезились. Антиаллергены я не принимал неделю как минимум, следовательно, я сплю. Сказанные Первым Наблюдателем слова «Да проникнет в него Его семя», я выслушал с улыбкой.