Максим Дегтярев - Книга имен

Настоятель Фроско слыл самым мудрым человеком в округе Ведячий Лог. Падет ли скот, забунтуют ли домовые, или, как той весной, не взойдут посеянные под зиму коропенки — прихожане всегда находили у него если не дельный совет, то слова утешенья. Поэтому, когда у старой Зельфы, ни с того, ни с сего, пропал муж, она обратилась за помощью не к кому-нибудь, а к своему настоятелю.

— Да знаете вы его, моего Мирку-Свинопаса, — тараторила она, — а я везде уже обыскалась. И в трактире смотрела, и у собутыльника евоного, Пишты, засоси его бутылка, искала… Нету его нигде.

— Сбежал с кем? — осторожно предположил Фроско.

— Да кому он сдался! От него даже свинью Егленью воротит. Никому, окромя меня, он не нужен, бестолочь этакий…

— Хорошо-хорошо, — прервал ее Фроско, — я посмотрю, что можно сделать.

Сказать по правде, обещание это не совсем соответствовало убеждениям настоятеля. Нет, он вовсе не был за то, чтобы мужья оставляли своих сварливых жен. Но он, как и прочие обитатели Лога, свято верил в Провидение, и если последнему вдруг заблагорассудилось разлучить Зельфу с непутевым мужем, то поправить тут уже ничего нельзя. Можно лишь объяснить, почему планы Верхнего Мира вдруг коснулись малозаметного свинопаса.

Объяснение вряд ли будет простым. Другое дело — засуха, мор или нападение трульфов. Поворотные пункты истории имеют свои аналоги в прошлом и, сопоставляя прошлое с настоящим, можно выяснить, что Провидение имело в виду на сей раз. И пусть общий план остается как бы в тумане, некоторым его извивам можно найти объяснение, подкрепленное примерами из древних и мудрых книг.

Книги же были подлинной страстью Фроско. Его библиотека насчитывала тысячи томов на всех языках мира, многими из которых он владел совершенно, остальные же требовали лишь словаря.

Иерархи Церкви Провидения косо смотрели на его штудии, поэтому и отослали в этот бедный приход. Но Фроско и не думал роптать. Ему нравился местный люд, покладистый и незлобивый — если не считать известной скандалистки Зельфы. Но и на нее можно найти управу, если подойти к делу с умом.

— Посмотри, благодетель ты наш, посмотри. А я уж отблагодарю тебя, чем сумею. Люди мы бедные, но…

Фроско выставил ее за двери храма и забыл о Мирке-Свинопасе до вечера.

Вечером он, как обычно, зашел в трактир пропустить стаканчик сладкого пива (благодарная паства прощала ему эту слабость). После первого глотка он вспомнил о Зельфе и о ее несчастье. Не слыхал ли трактирщик о пропаже?

— Как же, не слыхал! — отвечал трактирщик, — весь народ мне тут переполошила. Запил, небось, ее Мирка, и валяется где-нибудь под кустом. Удивляет меня, что благородные люди о нем спрашивают. Вчера книжник тот, теперь вы.

— Книжник? Какой книжник?

— Сказал, что с самого Порт-Фарина. Трискветом назвался.

— Зачем ему понадобился наш свинопас?

— Не сказал. А когда Зельфа подняла тут шум, так и вовсе исчез. Но человек, сразу видно, порядочный. Деньги оставил — сколько надо и даже с избытком.

— А почему ты Зельфе не сказал, что ее мужа спрашивали?

— Охота была с ней связываться, с каргой этой. От ее ругани домовые лишаем идут. Любой пакости можно ждать, а мне клиентов беречь надо, их и так немного осталось. Да выбросите вы его из головы! День — два, и объявится ее Мирка!

Но Фроско не выбросил Мирку-Свинопаса из головы ни в этот день, ни на следующий, ни, тем более, два дня спустя — когда Зельфа пришла доложить, что ее муж все еще не объявился. Между тем, по округу поползли слухи о неком чернокнижнике, преследующем местных свинопасов.

Изрыгая проклятья, старуха вылетела из дверей книжной лавки. Сатир посторонился, стараясь не привлекать внимания. Но досталось и ему:

— Не даром тут нечисть ходит! — сказала, глядя на него, старуха и замерла, как бы обдумывая план.

Из глубины лавки его поманили. Сатир быстро юркнул внутрь, по направлению к лестнице на второй этаж.

Меж книжных шкафов можно было едва протиснуться. Постукивая копытами, сатир пробирался вслед за Трискветом, который освещал путь масленой лампой, держа ее высоко над головой. Масло капало на дубовый пол и, чтобы не поскользнуться, сатир старался не ступать на пятна. От корешков пахло плесенью и кожей, дым от лампы повисал едкой мглой.

В проходе заблестело окно, обозначая собой конец путешествия. Здесь, на свободном от шкафов пятачке, разместились письменный стол и кресло. Трисквет задернул шторы и поставил лампу в опасной близости от бумаг, неровной стопкой сложенных на столе. С чернильницы неторопливо взлетела муха.