Джек Вэнс - Дворец любви

«С меня хватит, – подумал Кирт. – Проект провалился. Не полностью, поскольку я еще жив». Он оделся, криво улыбаясь. Его пытались проучить.

Ничего не выйдет. Он уплатил, но боль, как и удовольствие, проходит быстро. Гордость – раздражитель посильнее.

Джерсен прислонился к стене и ждал, когда в голове прояснится. Нервное напряжение еще не спало. На теле не было ни синяков, ни кровоподтеков – только несколько красных рубцов. Живот подвело от голода. Вот она, ирония судьбы: он гость за столом Виоля Фалюша, гуляет по прелестным садам, которые создало воображение врага… Джерсен вновь мрачно улыбнулся. Он и не ждал, что жизненный путь будет усыпан розами.

Смеркалось. Сад никогда не выглядел таким прекрасным. В кустах жасмина дрожали огни, мраморные урны мерцали в темной зелени, словно испуская собственный свет. Стайка девушек из деревушки прошла мимо. Сегодня они были в просторных белых шароварах и несли желтые фонарики. Завидев гостя, девушки закружились возле него, распевая веселую песенку, слов которой Джерсен не понял. Одна приблизилась, поднесла фонарик к его лицу.

– Почему ты такой грустный, незнакомец? Такой мрачный! Развеселись, пойдем с нами!

– Благодарю, – ответил Джерсен, – боюсь, сегодня я мало пригоден для веселья.

– Поцелуй меня, – прошептала девушка. – Разве я не прекрасна? Почему ты так печален? Потому что должен навсегда покинуть Дворец Любви? А мы останемся тут, всегда будем молоды и всегда будем проносить свои фонарики сквозь ночь. Поэтому ты грустишь?

Джерсен улыбнулся.

– Да, я должен возвращаться в дальний мир. И я погружен в свои думы. Не позволяйте мне мешать вашему веселью.

Девушка поцеловала его в щеку.

«Сегодня – твоя последняя ночь, последняя ночь во Дворце Любви. Сегодня ты должен сделать все, чем пренебрегал. Больше не будет времени».

Девушки пошли дальше, Джерсен глядел им вслед.

«Всем ли я пренебрег… Хотелось бы думать, чтобы это было так…».

Он направился к террасе, где ужинали гости. Наварх склонился над блюдом с гуляшом. Джерсен присоединился к нему. Слуга подкатил тележку. Джерсен, который не ел с утра, положил себе приличную порцию.

В конце концов Наварх заговорил:

– Что случилось? Выглядите слегка потрепанным.

– Я провел день с нашим хозяином.

– Да ну! Говорили с ним лицом к лицу?

– Почти.

– И вы узнали, кто он? Марио? Этьен? Танзел?

– Я ни в чем не уверен.

Наварх хмыкнул и вновь склонился над гуляшом.

– Это последняя ночь, – промолвил Джерсен.

– Так мне сказали. Я рад буду уехать. Здесь нет поэзии. Я всегда говорил: радость должна быть свободной, ее нельзя принудить. Глядите!

Огромный дворец с великолепными садами, с ожившими нимфами и полубогами.

Но где мечта, где миф? Только простодушные могут получать здесь удовольствие.

– Вашему другу Виолю Фалюшу будет грустно слышать это.

– Иного я сказать не могу. – Наварх кинул на Джерсена неожиданно острый взгляд. – Вы спрашивали про девушку?

– Да. Но ничего не узнал.

Наварх прикрыл глаза.

– Я стар, не могу действовать. Слушайте, Генри Лукас – или как вас там, – вы не можете ничего сделать?

– Сегодня я устал, – уклончиво ответил Джерсен. – Меня не слишком любезно приняли.

Собеседники надолго умолкли. Затем Джерсен спросил:

– Когда мы уезжаем?

– Я знаю не больше, чем вы.

– Мы сделаем, что можем.

Взобравшись на гребень холма, Мармадьюк отыскивал взглядом высокий кипарис, под которым ютилась хижина символиста. И стоял там кипарис, печальный и одинокий, и хижина подле него. И приветствовал его символист.

– Сотни лиг прошел я, – промолвил Мармадьюк, – чтобы задать тебе лишь один вопрос: есть ли душа у цвета?

– Неужто кто-то утверждает обратное? – вопросил символист и заставил все вокруг сиять оранжевым светом, взмахнув полами тоги, а потом запахнулся в нее с великой ловкостью.

С немалым удовольствием наблюдал за ним Мармадьюк, дивясь мощи старца.

Символист вызвал к жизни зеленый свет, и, присев под ветвями кипариса, спрятал голову в колени, и накрылся тогой, тогда как Мармадьюк лишь руками всплеснул в удивлении.

И пробудил к жизни символист красный свет, и, подойдя к Мармадьюку, играючи, покрыл его тогой.

– О мой друг! – прошептал гость высвобождаясь. – До чего ты искусен.

– Все, что достойно усилий, должно выполнять хорошо, – рек символист. – Теперь внемли моим словам! У каждого цвета двойная природа. Оранжевый есть и веселье цветка, и крик умирающей цапли. Зеленый есть и эманация послемыслей, и печаль северного ветра. Красный, как мы видели, являет собой здоровую простоту.