Дмитрий Емец: Глоток огня

– Привет! А я думала, что уже… – крикнула она, подбегая.

– Что думала?

Яра тряхнула головой. Лицо у нее было все чумазое, радостное, с сосновыми иголками, смешно приставшими ко лбу. От волос пахло дымом.

– Ничего. Просто всякий депрессивный бред… А где Ул?

– Думала, мы прилетим толпой и с цветами? Как из роддома забирать, что ли?

Яра напряглась и быстро взглянула на него. Сравнение ей не понравилось. Неужели Ул сказал? Не похоже.

– А я тут размахнулась… Хороший заголовок в газете: «ШНЫРКА, ПОТЕРЯВШАЯ КОНЯ, УСТРОИЛА ПОЖАР НА ДВУШКЕ»! – сказала она.

Митридат косился на костер, отблескивающий в его выпуклом глазу, и пятился назад.

Пока Яра говорила, Родион внимательно разглядывал ее. Скулы Яры алели двумя подковами так, что казалось, будто на лице у нее след от лыжных очков. Это был верный признак, что ее время на двушке истекло.

– Берешь Митридата и летишь! Подпруги только проверь… – сказал он, передавая ей жеребца.

– А ты? Полетели вдвоем!

– Нет, вдвоем не долетим. Я его в болоте измотал. Пришлешь за мной кого-нибудь!

Яра начала было упрямиться, но Родион взглянул на нее так, что она сама не поняла, как оказалась в седле.

– Но как я опишу место?

– Я отмечу на карте и укажу костром… И давай! – Сделав на карте быструю пометку обугленной палочкой, Родион сунул ее Яре и ладонью сильно хлопнул Митридата по крупу.

Жеребец шарахнулся, пробежался и, заступив передними копытами на болотистый луг, взлетел. Родион проводил Яру взглядом. Затем вернулся к костру. Подбросил несколько толстых веток и сел, уткнувшись лбом в колени.

Через час или около того Родион стал ощущать сильную сухость во рту. Видимо, и его время на двушке истекало. Он не волновался. Откуда-то у него была уверенность, что Яра успеет.

Подбросив еще веток, чтобы костер продолжал дымить, Родион перешел туда, где ручей вбегал на луг. Там, где разогнавшийся ручей вертелся на месте, образовалось небольшое озерцо. Не озерцо даже – луговая ванна. Вода в ней была прозрачной. Видно было, что на дне лежат тяжелые, бурыми водорослями покрытые камни. Донное течение шевелило водоросли. В их движениях было что-то баюкающее. Не раздумывая, Родион прыгнул в озерцо и погрузился с головой.

Он лежал в воде, ощущая, как остывает кожа и уходит жар, и, изредка поднимая голову, вдыхал. Пожалуй, впервые за многие и многие дни ему было хорошо. И эта радость была настоящая. Не тот ворованный выжигающий суррогат, наполнявший его душу жадным, мимолетным, тупиковым огнем. Он лежал в ручье, держась руками за длинную траву на берегу, и, позволяя воде качать его тело, представлял себе тот дворик, в котором вырос.

Там, у дома, был мокрый тротуар, выложенный плиткой. И по всей длине тротуара – пафосные фонари с четырьмя шарами: три по бокам и один центральный. Маленький Родион стоял на краю аллеи и глядел на бесконечный ряд фонарей, вытянувшийся в прямую дорожку. И такая же прямая золотистая дорожка бежала и по мокрой плитке. Это было окно в мечту. Яркое такое детское ощущение, почти картинка.

Потом был перескок, сбой памяти, не сохранившей незначительных деталей, и вот Родион уже стоит у зебры перед светофором, и мама держит его за руку. Все вокруг напряжены. Они чего-то ждут, на что-то смотрят. И вдруг мама кричит:

– Наш свет! Бегом!

И все бегут. И Родион бежит, вцепившись в мамину руку. Слова мамы кажутся маленькому Родиону полными какого-то тайного смысла, и он тоже бежит, радостно повторяя: «Наш свет! Наш свет!»

Пока живется – будем жить ( лат .).

Элитный высотный дом в Екатеринбурге.

Николай Лесков – русский писатель (1831–1895).

Согласие противоречий ( лат .).