Роман Глушков - Найти и обезглавить! Том 1

– Палка – хороший наставник, если она бьет вас на тренировках, а не в наказание. Уж поверьте кригарийцу, о которого в детстве учителя сломали дюжину таких палок, – улыбнулся Пивной Бочонок. – И не злитесь на своего отца, юный сир, за те побои, которые он вам причинил. Если бы я отвечал за судьбу целого города, то от постоянного волнения тоже плохо контролировал бы свой гнев. Как бы то ни было, но ваш отец все равно вас любит. И желает вам только добра.

– Да я не злюсь, – ответил я, правда, не слишком уверенно. – Только зачем он напивается и бьет меня на глазах своих приятелей, слуг и… подружек?

Я уже знал, как называют тех противно хохочущих и еще противнее стонущих женщин, без которых не обходилась ни одна пьянка Шона Гилберта-старшего. Но вымолвить в присутствии монаха слово «шлюха» я почему-то постеснялся.

– Я тоже люблю выпить и частенько делаю это, – непонятно зачем признался он. – Думаете, за что меня нарекли Пивным Бочонком? Что бы ни говорили про кригарийцев, у всех у нас были и есть свои слабости. И когда мы – пятеро выживших во Фростагорне, – навсегда распрощались с монастырской жизнью, эти слабости начали одолевать нас с утроенной силой. Я, конечно, как мог сопротивлялся своей слабости, и по сей день борюсь с ней ни на жизнь, а насмерть. Но она – слишком сильный мой враг. Пожалуй, даже самый сильный из всех, потому что неотступно следует за мной, куда бы я ни отправился. Так что наша с ней война идет с переменным успехом, и частенько эта дрянь одерживает надо мной победу… Впрочем, вряд ли вам это интересно, юный сир. Извините, что-то я чересчур заболтался. Видимо, вы наступили не только на свою, но и на мою больную мозоль.

– Кухарки шептались, что ты уже не раз прикладывался к бутылке. – Я счел должным оповестить ван Бьера о касающихся его дворцовых пересудах. – Так что будь осторожен. Мой отец тоже большой любитель выпить. Но тебе он это вряд ли простит, если вдруг поймает тебя пьяным или ему на тебя донесут.

Кухарки шептались и кое о чем другом, но я предпочел об этом умолчать. Все-таки я был еще маловат, чтобы обсуждать с ван Бьером его любовные похождения в нашем замке.

– Ох уж эти болтливые поварихи! Никак не могут удержать свои шаловливые язычки за зубами, а ведь я чуть ли не на коленях упрашивал их помалкивать, – хитро подмигнув мне, улыбнулся в усы Баррелий. Чем подтвердил, что служанки не фантазировали, когда обсуждали между собой то «оружие» кригарийца, которое он не раз перед ними обнажал. – Ну да ладно, Гном с ними, с кухарками – с ними я вечерком потолкую. Пойдемте, юный сир. Пора нам с вами заняться работой – ее у нас сегодня намечается больше, чем вчера…

Чтобы научиться убивать врагов по-настоящему хладнокровно, надо было сначала познать боль самому – такого мнения придерживался Баррелий. Звучало поэтично, но на деле это выглядело как обычное избиение палкой. Не в полную силу, разумеется. И даже, подозреваю, не в четверть силы, ведь дубасить меня ван Бьеру приходилось крайне осторожно – как из-за моего возраста, так и из-за высокого положения. Но и особых поблажек он мне не давал. Боль, которую я испытывал, заставляла меня вскрикивать, охать, кряхтеть, скрипеть зубами и даже браниться. Последнее монаха весьма забавляло – те грязные ругательства, которых я нахватался на отцовских гулянках, звучали в устах ребенка очень уж комично.

Происходило это следующим образом. Дабы мое знакомство с болью выглядело более-менее пристойно, Бочонок не просто колотил меня палкой, словно провинившегося слугу. Нет, он заставлял меня нападать на него с такой же палкой в руках, а сам, уклоняясь, наносил мне в ответ легкие удары по разным частям тела. В том числе по голове – не до появления шишек, но тоже чувствительно. Иногда, чтобы мне было не так обидно, он поддавался и пропускал пару-тройку моих ударов. И даже понарошку морщился, хотя его исполосованной шрамами и выдубленной всеми ветрами мира коже моя палка причиняла не больше вреда, чем дружеское похлопывание по плечу.

От боли и от того, что я не мог угадать, куда стукнет меня наставник, я стервенел не на шутку. Но во сто крат обиднее мне было бы позорно сдаться, бросить палку и сбежать. Особенно – перед лицом кригарийца. Поэтому, чтобы не сломаться и притупить боль, я атаковал его со всей яростью, на какую был способен. А ван Бьер, чтобы подсластить мне это горькое, но полезное лекарство, поклялся, что преподает мне «палочную» науку по всем кригарийским правилам.