Дарий Дюже - Драконьеры

К полудню стало заметно, что тропинка идёт под уклон – местность начала понижаться, но это стало очевидно, только когда мы набрели на родник, ручеёк из которого тёк вниз по склону, а не в сторону бездны, как это происходило на равнинах. Он весело журчал по камешкам, между неглубоких бережков, поросших сочной зелёной травкой. Было здорово идти вдоль него, а ещё лучше – снять сапоги и пойти босым, по щиколотку в воде…

Трофей вдруг напрягся, остановился, насторожив уши и принюхиваясь: где-то впереди был или враг, или добыча. Оглянувшись на меня, он вдруг сорвался с места, и в несколько гигантских прыжков исчез за кустами, скрывающими изгиб речушки.

Длинные тонкие ноги не спасли оленька – грациозное животное, с которым в скорости могли потягаться только твари-из-бездны. Он лежал в траве неподвижно, превратившись из живого триумфа природы в определённое количество мяса. Трофей сидел над добычей и поджидал меня. Он был явно доволен, и почти напрашивался на похвалу, но в такие моменты я особо ясно понимал Стихву – её нежелание есть мясо. В доме всегда была мясная пища – дичью нас снабжал Кемаль, но я ни разу не видел, чтобы мама ела хлеб с мясом или похлёбку. Она питалась только растительной пищей. На все расспросы, почему же она не ест мяса, Стихва только смеялась, и говорила, что когда подрасту – пойму. Я понял, но отказаться от такой пищи все – равно не мог.

Однажды мне пришлось наблюдать, как двое охотников, вынув из капкана детёныша оленька, закололи его, и никогда не забуду того крика – наполненного болью, похожего на человеческий. Больше месяца тогда не мог даже смотреть на мясо – в памяти тотчас всплывала эта сцена. Но питаясь как Стихва, я чувствовал постоянный голод – корни, плоды и зёрна не давали мне необходимой силы. Человек – хищник, такая же тварь-из-бездны, как и Трофей, как любое другое отродье, выкарабкавшееся на обрыв из огненной круговерти, только ещё… страшнее. За счёт разума и алчности.

Большие индиговые глаза оленька подёрнулись мутной паволокой смерти, я старался не смотреть в них, разделывая тушу. Вырезав несколько кусков, отошёл к ручью – помыть руки, оставив тушу Трофею.

Вечер застал нас на краю Болотищ. Осколок ещё не зашёл, но я решил, что начать переход лучше в начале дня, а не в конце. Всё-таки я никогда не ходил по болотам и топям, а по рассказу Кемаля было ясно, что это очень коварные места. Несколько часов ничего не решат.

Рассвет разгорелся под бульканье болота, мерное, как постукивание палки странствующего слепого. Трофей мирно дрых, растянувшись возле прогоревшего костра.

Зыбкая трясина, простёршаяся на сколько хватало глаз, была покрыта веселой зелёненькой травкой и невысокими странными деревьями с белой бледной корой и грустно опущенными ветвями.

Нам повезло: спустя час после восхода, наткнулись на вешки – зарубки на странных деревьях, чёрные отметины на белой коре. Кто-то из жителей Янавра проложил тут тропинку. Сначала пришлось прыгать с кочки на кочку, но спустя какое-то время можно было идти по зыби, как по обычной тропе – главное, не останавливаться. Стоило несколько секунд простоять, высматривая очередную зарубку, как сапоги начинали погружаться в мягкую холодную почву.

Мы двигались от зарубки к зарубке, и я старался не думать, что буду делать, если ночь настигнет нас на поверхности зыби. Оставалось надеяться на то, что местные охотники также предпочитали ночевать на твёрдой поверхности, а не в топи.

К полудню оптимизма и надежды поубавилось – конца и края белокорой рощи видно не было, а значит, и конца болоту. Немного поразмыслив, я решил всё-таки не останавливаться, чтобы пообедать, несмотря на изрядную усталость от прыжков с кочки на кочку. Да и что это был бы за отдых, когда не чуешь под собой твёрдой опоры – земли? Пришлось перекусить на ходу куском холодного жареного мяса, Трофей же опять куда-то исчез.

Но, пообедать спокойно, даже на ходу, мне не дали. И наполовину не успев расправиться со своим куском, когда услышал крики где-то впереди и в стороне. Как принято говорить у нас в деревне, кто-то «орал дурниной». Когда я приблизился, не особо выбирая кочки, крики перешли в громкие стенания:

– Помоги мне, клянусь: не врать, не красть, не связываться с драконьерами… что ещё? Я буду делать только добро… ну кто-нибудь, спасите меня, я ведь хороший!

Когда я вышел из-за деревьев, он на миг замолчал, а потом заорал так, что просто уши заложило: