Константин Костин - День после смерти

Лю Ленх самой происходящее нравилась все меньше и меньше. За барона непременно вступятся его собратья, за гончара – его степные сородичи и понеслась… ремесленный квартал окунется в хаос мордобоя и кровопролития на несколько дней. Все из-за двух пьяных дураков!

У легата, несмотря на пол, руки были в кровушке не по локти, а по самые плечи. Но воевала она с нечистью нечестивой. И воевала с честью. А много чести в гибели от рук выпившего глупца? Ничуть! И такой смерти баронесса не желала никому. Тем более – подданным Империи, пусть даже таким твердолобым, как гномы.

Так что здесь интересы ее и интересы мужчины полностью совпадали. Но какая девушка упустит случай дать себя поуговаривать? Даже если и без того на все согласна? Да никакая! Дама поджала губки, изображая крайнюю степень задумчивости.

– Умоляю! – простонал корчмарь.

– Ладно, – сжалилась баронесса, притворно вздохнув, и сразу воскликнула: – Элю всем! За мой счет!

– И мне элю за ее счет! – прорычал дебошир.

– И мне! – подхватил кто-то.

– И мне тоже!

Через секунду гудела вся таверна. Ничто не примиряет лучше, чем дармовая выпивка. Широкий жест легата был встречен восторженными возгласами и аплодисментами, слышными даже снаружи. За столы вернулись не только те, кто успел покинуть "Ржавую подкову", народу наоборот прибавилось. Музыканты вновь затянули песню, а пестрая толпа подхватила ее, передавая друг другу кружки пенящегося напитка, расплескивая жидкость в избытке чувств.

Посетители, благодаря даму за неожиданную щедрость, продолжили пьянку. Выходка гончара, если и не была забыта, то больше не выглядела толь дерзкой. Но застолье теперь продолжится надолго… не в правилах горного народа останавливаться, когда пир только начался. Легат – напротив, надеялась выспаться, а писк волынки и шум празднования – не лучшая колыбельная. Печально, но придется искать другое место для ночлега.

Талагия, допив эль, перевернула глиняную кружку вверх дном, обозначая конец трапезы, и встала с табурета.

– Госпожа, вы ничего не забыли? – насторожился трактирщик.

– Ой, не стоит благодарности, – отмахнула баронесса.

– Я имел в виду деньги…

– Деньги? Какие деньги?

– Как это – какие деньги? – испуганно распахнул глаза корчмарь. – За ваш ужин и за… за все это…

– За это – за что? – нахмурилась воительница.

– За эль для всех!

– Так ты же сам просил сделать что-нибудь, пока тебе мебель не покрушили!

– Но я же не это имел в виду! – возмутился хозяин. – Не за мой же счет! Так я и сам бы смог!

– Ну почему же за твой счет…

Девушка вынула из-за пояса медный жетон посланника особых поручений.

– Счет можешь отправить в Церетт, Триумвирату.

– Но… но… но я же… – залепетал мужчина.

– Слава Империи, – улыбнулась лю Ленх.

– Слава Триумвирату, – рассеяно ответил трактирщик.

Подхватив с пола сумку с отрубленной головой тролля, оставив кровавый подтек на досках, воительница направилась прочь, в теплую летнюю ночь.

Нет, была б она постоянным посетителем "Ржавой подковы" – расплатилась бы. Деньжата у легата водились. За себя заплатила бы точно. Да и Триумвират нельзя упрекнуть в глухоте к стенаниям подданных. Империя всегда платит по счетам. Направит младшего казначея для проверки, посчитают, подобьют… и года через полтора-два точно заплатит. Хорошо, бывают задержки, ради одного счета никто не будет посылать казначея. Максимум – через пять лет. Но заплатит!

Баронесса не могла не заметить, что следом за ней из кабака вышел еще один человек. Небрежным жестом, как бы поправляя, дама откинула полу плаща, обнажая рукоять меча, и занялась веревкой, медленно, не торопясь, приторачивая мешок с трофеем к седлу. Между тем все чувства обострились. Даже сова, вращая головой по кругу, не сравнилась бы с Талагией в этот момент. Девушка замечала абсолютно все. Мотылька, бившегося в стекло с громоподобным звуком, крошечную мышку, грызущую объедки с омерзительным чавканьем, кота, крадущегося к мышке, царапающего утрамбованную копытами и подошвами почву со скрежетом, от которого начинали ныть зубы.

И, конечно, одинокую тень, пахнущую бараниной, каротостанским вином и духами. Незнакомец приближался к путнице. Сапоги скрипели кожей. Поношенные, но добротные. Крестьянин такие не может себе позволить, ремесленник на выход оденет лучшее, то есть новое. Колдун? Тот бы не стал подкрадываться – шарахнул бы заклинание в спину и всех делов.

Да кто же ты? Странница терялась в догадках.